Как он похож на ангела
Шрифт:
Вместо этого она произнесла:
– Какой у вас затравленный вид! Вы первый раз в тюрьме?
– Нет.
– Мне сказали, что вас зовут Куинн. Я знала нескольких Куиннов и думала, что вы один из них, но теперь вижу, что ошиблась. Мы ведь раньше не встречались?
– Нет, мисс Хейвуд.
– Тогда почему вы здесь?
– Я – частный сыщик, – сказал Куинн.
– Вот как! Наверное, это интересно. И чем же занимаются частные сыщики?
– Работой, за которую им платят.
– Разумеется, – сказала она с оттенком раздражения. – Но из вашего объяснения неясно, зачем вы приехали. Я последние годы живу
– Мне поручили найти Патрика О'Гормана.
Куинн не был готов к тому, что последовало за его словами. Ее лицо исказила ярость, она задохнулась и сжала руки в кулаки.
– Так найдите его! Не тратьте попусту время, пойдите и разыщите его! А когда найдете, пусть он получит сполна!
– Вы, должно быть, его хорошо знали, если так неравнодушны к его судьбе, мисс Хейвуд.
– Его судьба меня не волнует, я его почти не знала. Мне больно за свою судьбу.
– Какое он имеет отношение к вашей судьбе?
– Если бы он не исчез тогда, меня бы тут не было. Целый месяц в городе не говорили ни о чем, кроме О'Гормана. О'Горман то, О'Горман се, почему, как, кто, когда – до бесконечности! Если бы не этот ажиотаж, я бы не сделала той глупой ошибки. Но не могла же я жить, заткнув уши! Я нервничала, отвлекалась на разговоры. Господи, сколько было шума вокруг одного ничтожного человека! Естественно, я стала невнимательной. А моя работа требовала сосредоточенности и тщательного планирования.
– Не сомневаюсь, – сказал Куинн.
– Какому-то дураку вздумалось убежать из дома, а в тюрьму попал посторонний, ни в чем не виноватый человек – я!
Она говорила так искренне, что Куинну было непонятно, всегда ли она считала себя посторонним, ни в чем не виноватым человеком или годы, проведенные в Теколото, томительные часы ожидания и скуки помутили ее рассудок. О'Горман был злодеем, она жертвой. Черное и белое.
Альберта смотрела на него сквозь металлическую сетку сузившимися от ярости глазами.
– Скажите, разве это справедливо?
– Я слишком мало знаю обстоятельства дела, чтобы судить об этом.
– О'Горман посадил меня за решетку – вот вам и все обстоятельства. Не исключено, что он сделал это намеренно.
– Ну что вы, мисс Хейвуд! Не мог же он предусмотреть, как его исчезновение отразится на вашей работоспособности, если вы были едва знакомы!
– Я с ним здоровалась, – сказала она, морщась. Видимо, ей было неприятно вспоминать даже о столь незначительных знаках внимания, которые она оказывала человеку, повинному в ее бедах. – Но когда наши пути вновь пересекутся, я отомщу беспощадно! Я его уничтожу, как змею!
– Не думаю, что ваши пути вновь пересекутся, мисс Хейвуд.
– Почему? Я отсюда выйду.
– Да, но О'Гормана, скорее всего, нет в живых. Многие считают, что его убили.
– Кому понадобилось убивать О'Гормана? Разве что другому несчастному, с которым он обошелся как со мной?
– У него не было врагов.
– Тем более никто его не убивал. Он жив. Он не может быть мертвым!
– Почему?
Она даже привстала, будто хотела убежать от вопроса, но, заметив, что охранница наблюдает за ней, снова села.
– Потому что мне тогда некого будет винить. Я останусь одна. А я не виновата, что оказалась здесь, виноват кто-то другой. И этот другой – О'Горман. Он засадил меня сюда, потому
– То, что случилось с О'Горманом, не должно было отразиться на вас, мисс Хейвуд.
– Но отразилось же!
– Я уверен, что О'Горман не хотел вам зла, – сказал Куинн.
– Они мне это тоже говорят, только не знают всего, – ответила Альберта.
Она не пояснила, кто такие "они". Скорее всего, тюремные психологи или Джордж, решил Куинн.
– Ваш брат Джордж часто навещает вас, мисс Хейвуд?
– Каждый месяц. – Она сжала пальцами виски, как если бы у нее внезапно заболела голова. – Это так печально! Он говорит о доме, о старых друзьях, а я не должна позволять себе думать о них, иначе я сойду с... превращусь в истеричку. Или он строит планы на будущее, что еще хуже. Здесь, хотя и знаешь, что будущее настанет, его нельзя ощутить, потому что все дни похожи друг на друга. По моим подсчетам, – продолжала она, горько улыбаясь, – мне сейчас примерно тысяча восемьсот семьдесят пять лет, а в таком возрасте глупо мечтать о будущем. Я им этого, конечно, не говорю. Они называют это депрессией, меланхолией. Они употребляют много слов, чтобы избежать одного – "тюрьма". Оно им не нравится. Они предпочитают говорить "пенитенциарное заведение" или "исправительный комплекс". Кого они обманывают? Я заключенная, сижу в тюрьме, и мне невыносимо слушать, как Джордж болтает о поездке в Европу или о том, что я буду у него работать. Как может представить себе Европу человек, который сидит в камере и нигде дальше столовой за последние пять лет не бывал? Почему я здесь? Почему мы все здесь? Они должны придумать что-то другое, лучшее. Если обществу нужно нам отомстить, почему нас не секут у городской стены? Почему не казнят? Почему заставляют бессмысленно гнить здесь, когда мы можем делать что-то полезное? Мы – как овощи, только овощи растут, и их едят, а нам даже в этом отказано. Мы не годимся даже в пищу животным. – Она вытянула руки. – Бросьте меня в мясорубку, накормите мной хотя бы усталую собаку или голодную кошку!
Альберта почти кричала. Люди из соседних кабинок смотрели на нее, вытягивая шеи над перегородками.
– Я хочу быть полезной! Разрубите меня на куски! Послушайте! Неужели вы не хотите, чтобы нами накормили голодных животных?
К Альберте спешила дежурная. На ее синем бедре звякали ключи.
– В чем дело, мисс Хейвуд?
– В тюрьме. Я здесь, а животные голодают.
– Тише, успокойтесь. Они не голодают.
– Вам они безразличны!
– Меня больше интересуете вы, – мягко сказала дежурная. – Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату.
– В камеру. Я заключенная и живу не в комнате, а в камере.
– Называйте как хотите, только не надо шуметь. Будьте умницей, идемте.
– Я не умница, – раздельно сказала Альберта. – Я преступница, которая живет в камере, в тюрьме.
– Тихо, тихо!
– И выбирайте выражения!
Дежурная крепко взяла Альберту за локоть и повела прочь. Люди вокруг заговорили снова, но голоса их звучали приглушенно, и когда Куинн поднялся, чтобы уйти, на него устремились взгляды, в которых читался укор: "Вы не ответили на ее вопрос, мистер. Почему мы здесь?"