Как он похож на ангела
Шрифт:
Куинн одновременно ощутил боль и триумфальную радость. Связь между Альбертой Хейвуд и убийством Патрика О'Гормана наконец-то стала проясняться. Нищий, которому Альберта отдала одежду Джорджа, бродяга, которого О'Горман посадил в машину, и автор письма Марте О'Горман был один и тот же человек – Брат Терновый Венец.
Но его уже одолевали новые вопросы. Где сейчас Брат Венец? Как он смог убедить общину бежать, чтобы спасти его от ареста? Было ли внезапное появление Хейвуда причиной гибели Сестры Благодать? Почему Альберта отдала вещи Джорджа нищему?
О'Горман мог каким-то образом узнать о воровстве Альберты. Трудно было представить его шантажистом, но, возможно, он пытался уговорить ее... "Разве можно так поступать, мисс Хейвуд? Верните деньги, пока не поздно. Вы ставите меня в трудное положение. Если я буду молчать, то превращусь в соучастника..."
Альберта была такой кроткой и тихой особой, что О'Горман никогда бы не поверил, что она способна на убийство. Все сходится, думал Куинн. Альберта и по сей день винит в своем несчастье О'Гормана, а ее отказ верить в его гибель всего лишь нежелание признать свою вину. Но как в эту картину вписывается Джордж? Подозревал ли он, что его сестра виновна в гибели О'Гормана? Что стояло за его регулярными поездками в тюрьму: стремление узнать правду или желание ее скрыть?
– Надо увезти коробки с собой, – сказал Ласситер. – А то, не ровен час, кто-нибудь из Братьев вернется за своим добром.
– Не думаю, чтобы они вернулись.
– Я тоже. Но береженого Бог бережет. Как вы думаете, куда они отправились?
– На юг, наверное. Раньше община жила в горах Сан-Габриэль.
Ласситер закурил и, переломив спичку пополам, швырнул ее за порог.
– Если бы я был на месте Учителя – тьфу-тьфу-тьфу, – это последнее, что бы я сделал. Даже если они и переоделись в нормальную одежду, двадцать пять человек в автомобиле и грузовике обязательно привлекут к себе внимание.
– Так что бы вы сделали?
– Довез бы всех до ближайшего большого города – Лос-Анджелеса – и распустил бы по одному. В горах им не выжить.
– В большом городе тоже, – сказал Куинн. – У них нет денег.
Убаюканная ездой, Мать Пуреса заснула на заднем сиденье, посасывая леденец. С ногами, подтянутыми к животу, и подбородком, упершимся в грудь, она напоминала дряхлый человеческий зародыш.
Ласситер сидел впереди. Когда они выехали на шоссе, он повернулся к Куинну.
– Вы говорили, тут рядом ранчо?
– Да. Мили через две будет поворот.
– Надо заехать, попросить помочь.
– В чем?
– Сразу видно, что вы городской, – усмехнулся Ласситер. – За скотиной-то приглядеть надо! Коровы сами не доятся. Ума не приложу, как они могли бросить животных?
– Грузовик и машина с трудом вместили людей.
– Не могу отделаться от мысли, что они спрятались где-то поблизости и ночью придут за скотом. Вы городской и не понимаете, насколько эта община
– Вы правы, – сказал Куинн, вспоминая, с каким чувством Брат Свет говорил об овцах, козах, коровах. Где бы он сейчас ни находился, поблизости или в горах Сан-Габриэль, Куинн знал, о чем он будет думать перед сном.
Поворот к ранчо Арида был обозначен деревянной стрелой, украшенной подковами. Проехав с полмили, они увидели, что навстречу им едет джип. Кроме шофера в нем были два колли, отчаянно лаявшие и махавшие хвостами.
Поравнявшись с машиной шерифа, джип остановился, и водитель вышел на дорогу.
– Что случилось, шериф?
– Привет, Ньюхаузер, – сказал Куинн.
Ньюхаузер нагнулся и заглянул в машину:
– С ума сойти, это ты, Куинн!
– Я.
– Почему до сих пор не в Рино?
– Задержался немного.
– Знаешь, я рад, что ты в порядке. Меня, признаться, грызла совесть, что я тебя бросил одного на дороге. Никогда ведь не знаешь, как все обернется.
Эта ничего не значащая фраза вдруг подействовала на Куинна как откровение. Волна воспоминаний вновь обрушилась на него, и на гребне ее он увидел Сестру Благодать. "Добро пожаловать, незнакомец... Мы не отказываем в приюте бедным, потому что бедны сами".
– Никогда не знаешь, – тихо повторил он.
Глава 20
В девять часов вечера Куинн сидел в кабинете шерифа, и они ждали, чтобы оператор соединил их с Чарли Фезерстоуном. Когда телефон наконец зазвонил, Ласситер сказал:
– Я в таких разговорах не мастак. Давайте вы.
– Но это не моя обязанность.
– Вы знали его мать, а я нет. Возьмите трубку.
– Хорошо, – сказал Куинн. – Но тогда выйдите.
– Это мой кабинет.
– И ваш телефон.
– О Господи! – произнес Ласситер и вышел, хлопнув дверью.
Куинн снял трубку.
– Алло.
– Да.
– Мистер Фезерстоун?
– Да. С кем я говорю?
– Моя фамилия Куинн. Я звоню вам из Сан-Феличе, Калифорния.
– Слушаю вас.
– Боюсь, у меня плохие новости, мистер Фезерстоун.
– Неудивительно, – произнес Фезерстоун с плаксивой интонацией нытика. – Хороших новостей я из Калифорнии не получаю.
– Ваша мать умерла сегодня.
Ответа не было долгое время.
– Я ее предостерегал, – сказал Фезерстоун наконец, – я говорил ей, что нельзя так бездарно тратить силы и здоровье. Она же за собой совсем не следила!
– Ваша мать была здорова, мистер Фезерстоун. Ее отравили.
– Что? Что вы говорите?! Отравили? Мою мать? Как? Кто это сделал?
– Подробности мне пока неизвестны.
– Если в этом виноват их мерзавец Учитель, я разорву его собственными руками!
– Он к отравлению непричастен.
– Он ко всему причастен! – Фезерстоун кричал, переводя, сам того не замечая, горе в ярость. – Если бы не он с его бредовыми идеями, она жила бы сейчас среди приличных людей!