Как он похож на ангела
Шрифт:
– Хотите, я заеду как-нибудь на днях? Мы могли бы поддержать друг друга. Мне тоже очень одиноко.
– Вот как? А я со своим одиночеством справляюсь.
– Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать.
Повесив трубку, Вилли внимательно взглянула на Эрла. Прежде она его почти не замечала. Он был всего лишь мальчиком с больным желудком, который сидел с ней в одном кабинете. Да, он, конечно, молод, но у него приятная внешность. И если его кормить диетической пищей...
– Спасибо, Эрл, – сказала она, – я тебе очень благодарна.
– За что? Я просто
– Этого достаточно. Постой еще немного.
– Пожалуйста! Хотя я ничего не понимаю.
– Поймешь в свое время.
Вернувшись в кухню из холла, где стоял телефон, миссис Хейвуд продолжила приготовление завтрака. Овес, шпинат, морковка, салат, два яйца, немного рисовой муки и порошковый протеин были методично опущены в кухонный комбайн и вышли оттуда в виде густой серо-зеленой смеси, которой миссис Хейвуд начинала день.
Она отказывалась верить, что Джорджа убили. Нет, у него закружилась голова, когда он стоял на вершине Башни, и он упал сам. А произошло это потому, что он неправильно питался и не привык подниматься на большую высоту. Это она твердила и Куинну, и шерифу Ласситеру, и полицейским Чикото, и Джону Ронде, не пытаясь объяснить себе или им, что Джордж в Башне делал. На вопросы об Альберте она отвечала молчанием.
– Что, Вилли, тоскуешь? – спросила она вслух. – Так тебе и надо. Кто задерживал моего сына допоздна? Из-за кого он спал меньше восьми часов? Кто заставлял его есть ресторанную еду, где полно холестерина и совсем нет рибофлавина и кальция? С кем он часами сидел в кино, вместо того чтобы заниматься спортом?
В последние дни она начала разговаривать сама с собой и с людьми, которых не было рядом, да и не могло быть. Большей частью она повторяла то, что вычитала в книгах о разумной диете, самовнушении, развитии силы воли, активном образе жизни, а также о достижении счастья и спокойствия путем медитации. Она верила авторам этих книг как пророкам, и ее не смущало, что они часто противоречат самим себе и друг другу.
– Эти полицейские так глупы, что не могут понять элементарных вещей. Во-первых, Джордж устал от подъема по ступенькам, поскольку его организм не был к этому готов. Его артерии были забиты холестерином, сердечная мышца плохо работала. Во-вторых, ему следовало утром получить не меньше восьмидесяти пяти граммов протеина и, по крайней мере, один грамм кальция, чего он, конечно, не сделал.
Перелив смесь из миски в большой стакан, она посмотрела ее на свет и увидала в сероватой кашице юность, здоровье, оптимизм, счастье, безмятежность, чистые артерии, крепкие мышцы, удачу в делах и вечную жизнь.
– Если бы Джордж так завтракал, – сказала она, поднося стакан ко рту, – он был бы сейчас жив. И не страдал бы головокружениями.
Первый глоток был горьким. Она сделала второй, но смесь оставалась такой же – горькой, слишком жидкой для еды и слишком густой для питья.
– Я что-то забыла положить. Но что? Что?
Наступил сентябрь. Салли с Ричардом вернулись в школу, и Марта помогала им по вечерам делать уроки. Однажды Ричард написал сочинение "Как я провел
– Кошмарный почерк, – сказала Марта, – или теперь в школах не учат писать красиво?
– Учат, – бодро отозвался Ричард, – но я не стараюсь.
– Ничего не могу разобрать.
– А ты попробуй.
– Я-то попробую, но вот что скажет учитель?..
Из сочинения следовало, что Ричард все лето трудился, не разгибая спины.
– Это ты о себе пишешь?
– Ну да! Вот же заголовок: "Как я провел лето". Слушай, мам, знаешь, как живут некоторые ребята?
– Знаю, – вздохнула Марта. – Ты мне говорил, разъезжают в собственных "кадиллаках", получают по пятьдесят долларов в неделю на карманные расходы и возвращаются домой, когда хотят.
– Я не о том, мам. Некоторые... один, во всяком случае, печатает на машинке.
– В таком возрасте?
– Ну да! А что?
– Если ты сейчас начнешь все печатать на машинке, то разучишься писать от руки, когда придет время поступать в колледж.
– Но ты говоришь, что я и сейчас не умею!
– Вот что, умник, забирай-ка свои каракули и все перепиши заново! Слышишь?
Ричард закатил глаза и, став по стойке смирно, ответил:
– Так точно!
– Иначе хорошей оценки тебе не видать.
– Мам, а разве у нас не было когда-то машинки?
– Была.
– Где она?
– Не знаю, – ответила Марта после секундного колебания.
– Так, может, она до сих пор валяется где-нибудь в гараже или кладовке? Я сейчас поищу.
– Не надо, Ричард, ты ее не найдешь.
– Но ты ведь не знаешь, где она?
– Я знаю, где ее нет, так что не лезь ни в кладовку, ни в гараж. И хватит рассказывать, как живут другие. Считай, что в нашем доме нарушаются права человека, а посему: кругом, марш.
Она говорила намеренно веселым тоном, чтобы сын не заметил, как поразило ее внезапное упоминание о пишущей машинке, портативной машинке Патрика, на которой он в свое время так и не научился хорошо печатать. Машинка была подержанной, строптивой, клавиши в ней цеплялись одна за другую, поля съезжали, а звонок звонил, когда хотел. Она вспомнила, как терпеливо Патрик склонялся над ней, стараясь овладеть очередной премудростью, в которой преуспел не больше, чём в остальных. "Зачем я была такой упрямой? – думала Марта. – Я постоянно внушала ему, что он может, а он не мог, и когда падал, я успевала подложить подушку. Вот он и не разобрался, на что способен, а на что нет".
Ричард ушел к себе, а Марта набрала номер в Сан-Феличе. Куинн снял трубку после второго звонка.
– Алло!
– Это Марта, Джо.
– Я как раз сидел и думал, не начнешь ли ты мной тяготиться, если я опять позвоню. Тут кое-что случилось. В каком-то гараже в Сан-Диего отыскали Брата Венец, он там работает механиком. Мы с Ласситером съездили туда вчера и попробовали его допросить, но ничего не вышло. Стойкий Брат заявил, что видит меня первый раз в жизни и о Башне ничего не знает. Так что очередной тупик, но на всякий случай я тебе рассказываю.