Как опасно быть женой
Шрифт:
Я засыпаю примерно на том месте, когда дряблый актер целует двадцатичетырехлетнюю гладенькую шейку. И сплю, пока Майкл не пихает меня легонько локтем в бок:
– Лапуля. Просыпайся. Кино кончилось.
Я открываю глаза, вижу бегущие титры и уборщиц, выметающих мусор из проходов, и вытираю со щеки слюну.
– Что я пропустила?
– Не слишком много. – Майкл наклоняется и целует меня в нос. – Я вот что думаю. Давай в следующий раз отправим детей с няней в кино, а сами останемся дома и похулиганим.
– Звучит заманчиво.
Но про себя думаю: в вашем сценарии нет правды жизни, мой дорогой, безнадежный оптимист. В последний раз пара свободных часиков дома выдалась у нас полгода назад, когда мои свекор со свекровью повели
“Тикуми” – японский ресторан в “Брюстер-виллидж-сквер”, который никакой не сквер, а торговый центр между двумя заправками. Японские шеф-повара встречают гостей равнодушными ритуальными приветствиями на родном языке. Официанты здесь – американские студенты, но некоторые усиленно стараются походить на азиатов: вытягивают волосы, раскосо подводят глаза и разговаривают с легким акцентом. Стены в зале цвета пшеничного зерна, половина столиков – очень низкие, а вместо стульев – подушки, тут надо снимать обувь. Майкл предпочитает “настоящий” стол: ему претит сидеть в носках в общественном месте. Да и мне тоже.
Мы садимся у ширмы из древесины грецкого ореха и рисовой бумаги. Вскоре Майкл замечает в очереди на вход Карен и Брэда Мерила.
– Эй, ребята! – кричит он и машет рукой. – Брэд! Идите сюда! К нам!
– Слава богу, не надо торчать у двери, – говорит Брэд, выдвигая стул для жены и как бы между прочим массируя ей плечо, пока она садится.
Карен Мерила легка, как эльф, у нее короткие взлохмаченные волосы, четыре гвоздика с бриллиантами в одном ухе и золотое кольцо в другом. А еще – широкая плоская задница и отвисшая грудь без лифчика. Она на голову выше мужа, который сложен как медведь и почти так же шерстист.
Выясняется, что Брэд и Карен тоже ходили в кино, но только на артхаусный французский фильм в центре города.
– Горячий фильмец, надо вам доложить. – Брэд картинно обмахивается ладонью. – Я уж думал, мы оттуда в одежде не выйдем.
Карен игриво шлепает мужа салфеткой, и он тянется поцеловать ее.
– Тогда не понимаю, что вы тут делаете, – говорит Майкл. – Может, лучше домой, в постельку?
Супруги Мерила без стеснения обсуждают свою сексуальную жизнь. Пятнадцатую годовщину свадьбы Карен и Брэд отпраздновали в “Амуре” – “любовном гнездышке” недалеко от объездной дороги. А у нас с Майклом шампанское и ванна в форме сердца были только в медовый месяц. Стоит ли говорить, что у Карен и Брэда нет детей.
– Зачем обязательно домой? – Брэд скашивает глаза на жену.
– Брэ-э-эд, – с деланным укором стонет та.
– Дайте угадаю. – Майкл подцепляет кусок терияки. – Машина?
Брэд подмигивает, дергая кустистой бровью:
– В яблочко!
Я, протестуя, поднимаю руку:
– Прошу вас. Хватит. – Разговор уже напоминает групповуху.
После ужина мы идем в кафе-мороженое за стоянкой, где я заказываю сливочное с двойной карамелью, орешков побольше и без вишни. Можно было скромно довольствоваться стаканчиком вещества из ингредиентов, не опознаваемых настолько, что его следовало бы именовать “охлажденным десертным продуктом”, но мне хочется чего-нибудь по-настоящему вкусного.
– Вам говорили, что вы – копия Уитни Хьюстон, только белокожая? – спрашивает Майкл девушку за прилавком, протягивая руку за черничным шербетом. Разумный выбор, не чета моему.
Девушка снисходительно улыбается:
– Нет, сэр, не припомню. – Она шустро выстукивает сумму на кассе. – Пожалуйста, ваша сдача. Пять пятьдесят.
На обратном пути Майкл сворачивает на Белмор, и в результате мы плетемся за облаченным в спандекс велосипедистом, которому непременно понадобилось ехать именно по этой узкой и в придачу раздолбанной дороге. Как я ненавижу велосипедистов! И не только за упругие ляжки. Своим появлением на шоссе, особенно, как этот придурок,
Ночью, в постели, слушая невозмутимый храп Майкла, я вспоминаю, как он флиртовал с девчонкой из кафе-мороженого, якобы копией Уитни Хьюстон. Псевдосходство со знаменитостью – любимый прием моего мужа. Кассирша в “Крогере” у нас – Мишель Пфайффер, только ростом пониже. Воспитательница Джейка – вылитая Синди Кроуфорд, но блондинка. Майкл сравнивает с кем-то только женщин и всегда чудовищно льстит. Скажем, Элеонорой Рузвельт он еще никого не называл.
Но главная притягательность Майкла – в его умении слушать. Он из тех мужчин, кто свободно ориентируется на территории страстей и эмоций и как магнит притягивает женщин, которые либо недавно развелись, либо всерьез подумывают о расставании. Они охотно обсуждают с ним сердечные дела, правда, как утверждает Майкл, исключительно из желания получить бесплатную консультацию юриста. Нередко едва знакомые женщины останавливают меня и сообщают: “Ваш муж – настоящее сокровище”, с чем я всегда искренне соглашаюсь. Или интересуются: “У него случайно нет неженатого брата?” – и я, не менее искренне, отвечаю: “Даже два, но они вам, скорее всего, не понравятся”.
Увы, к тому времени, как Майкл доползает до дома, он, как правило, не способен ничего слушать. И уже очень и очень давно муж не сравнивал меня ни с какими знаменитыми красавицами.
Майкл шлепает губами и переворачивается на бок, пробормотав что-то вроде: “Я съел короля Нью-Джерси”. Мой муж часто разговаривает во сне. Иногда я опираюсь на локоть и с интересом вслушиваюсь. Что я рассчитываю услышать? Даже не знаю. Послание из мира духов или какое-нибудь пикантное заявление, которым его можно будет дразнить утром. Но обычно он лишь бессвязно бормочет о работе, судится с кем-то во сне. А иной раз почти просыпается, сообщает, что любит меня, обхватывает руками и ногами и тут же отключается снова.
Утром у нас царит такая отчаянная суматоха, что дети пропускают не только завтрак, но и школьный автобус. К тому же я почти уверена, что на Джейке вчерашние трусы, а Люси не чистила зубы. Я останавливаюсь у немецкой булочной и покупаю всем троим по гигантскому печенью в форме бабочки, обсыпанному сахарными кристаллами размером с бриллиант в полкарата. Мои отпрыски счастливо уплетают их, а я чувствую себя худшей матерью на свете и в ужасе озираюсь по сторонам: не видит ли кто-нибудь, как я в 8.45 утра кормлю детей сладостями.
В машине по дороге на работу меня настигает звонок Кейтлин: я забыла подписать одно из двадцати семи разрешений, и теперь ее не допускают к участию в программе развития детской дружбы “Мир на игровой площадке”. Я скоро потону в этих разрешениях. Их требуют по любому поводу: для фотосъемки, пользования Интернетом, посещения общественной библиотеки, допуска на уроки полового воспитания, употребления национальных блюд, где может содержаться арахис. Спустя десять минут, глянув в зеркало на лобовом стекле, я вижу на заднем сиденье красно-черную сумку-термос Джейка с Человеком-пауком. Значит, бедняге придется довольствоваться школьным ланчем, и он, скорее всего, останется голодным, потому что не выносит школьную еду. Вот так. Еще нет девяти утра, а я уже подвела двух своих детей. Я феноменально плохая мать. Где была моя голова, когда я думала, что способна совместить работу на полную ставку и полноценное материнство?