Как остановить время

Хейг Мэтт

– Это меченый дом, парень.

– Да, я знаю.

– Не ходил бы ты туда… Небезопасно это.

Я вытянул руку:

– Отойди. На мне то же проклятие. Не подходи.

Разумеется, это была ложь, но она сработала. Сторож поспешно отступил подальше.

– Роуз, – позвал я через дверь. – Это я. Это я, Том. Я только что виделся с Грейс. У реки. Она мне сказала, что ты здесь…

Через некоторое время из-за двери донесся голос:

– Том?

Я уже много лет его не слышал.

– Роуз, открой дверь, мне очень надо тебя увидеть.

– Не

могу, Том. Я больна.

– Я знаю. Но я не заражусь. В последние месяцы я имел дело со многими больными, но не подхватил ничего тяжелее простуды. Ну же, Роуз, открой дверь.

Она послушалась.

Я увидел женщину в годах. Когда-то мы с ней были почти ровесниками, однако теперь на вид ей было под пятьдесят, тогда как я по-прежнему выглядел подростком.

Кожа землистого оттенка. Лицо в язвах напоминало географическую карту. Роуз едва держалась на ногах. Я корил себя за то, что вынудил ее подняться с постели, но она явно обрадовалась моему появлению. Пока я укладывал ее назад, она бессвязно бормотала:

– Ты так молодо выглядишь… Совсем как раньше… Такой же молодой… почти мальчик.

– У меня появилась морщинка, вот тут, на лбу. Смотри.

Я взял ее за руку. Морщинку она не разглядела.

– Мне так жаль, – проговорила Роуз. – Жаль, что я велела тебе уехать.

– И правильно сделала. Мое присутствие представляло для вас угрозу.

На всякий случай должен заметить: я не могу ручаться за дословное изложение нашего разговора. Смысл я передаю верно, но, возможно, другими словами. Тем не менее происходящее запомнилось мне навсегда; ведь если мы за что и цепляемся, так не за сами реальные события, а за память о них; вещи эти хоть и близкие, но, безусловно, не тождественные.

Впрочем, затем она дословно – готов поручиться – произнесла следующее:

– Тьма надвигается со всех сторон. Какая жуть… Какой восторг.

Ужас, сквозивший в ее словах, охватил и меня. Когда чужую боль чувствуешь, как свою собственную, – это и есть цена, которую мы платим за любовь.

Она то погружалась в горячечный бред, то возвращалась к действительности.

Болезнь брала свое, и с каждой минутой Роуз становилось хуже. Наши с ней жизненные пути расходились в противоположные стороны. Меня ждала практически бесконечно долгая жизнь, а жизнь Роуз стремительно приближалась к концу.

В доме было темно. Окна заколочены. И все же, когда она лежала в постели в своей влажной ночной сорочке, на ее светящемся в темноте мраморно-бледном лице были ясно различимы расползшиеся красные и серые пятна. На шее вздулись шишки размером с куриное яйцо. Мне было невыносимо видеть эти изменения – будто ее терзала злая сила.

– Ничего, Роуз, ничего.

Глаза ее в ужасе распахнулись, будто что-то не спеша выдавливало их из черепа.

– Тише, тише, тише… Все будет хорошо.

Что за нелепость! Ничего хорошего уже никогда не будет.

Она едва слышно застонала, скорчившись от боли.

– Ты должен уйти, –

сухо прошелестел ее голос.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Не надо, ты заразишься, – прошептала она.

– Мне это не грозит. – На самом деле я не был в этом уверен. Но надеялся, что так оно и есть. Откуда мне было знать наверняка? Я же прожил на свете всего-навсего сорок два года (при этом выглядел на шестнадцать с небольшим, как в дни, когда впервые встретил Роуз). Но мне было все равно. За те годы, что прошли без Роуз, жизнь утратила для меня свою ценность.

Несмотря на то что мы не виделись с 1603 года, я по-прежнему всем сердцем любил ее и теперь страдал сильнее, чем от любой физической боли.

– Мы были счастливы, правда, Том? – Бледная тень улыбки скользнула по ее лицу. Я вспомнил одно давно минувшее утро: был вторник, мы шли мимо Оут-барн с тяжеленными, доверху наполненными водой ведрами и весело болтали. Я вспомнил, сколько радости дарила мне ее улыбка, ее выгибавшееся не от боли, а от удовольствия тело, как мы старались не шуметь, опасаясь разбудить ее сестру. Вспомнил, как я пешком шел домой из Бэнксайда, скользя по грязи и уворачиваясь от бродячих собак, и радовался, зная, что дома меня ждет она – и на всей земле не было человека счастливее меня.

Это время, наши разговоры, каждая мелочь, вся наша жизнь, смысл которой сводился к простейшей, но основополагающей истине.

– Конечно, мы были счастливы… Я люблю тебя, Роуз, я так тебя люблю!

Мне хотелось ее усадить, накормить пирогом с крольчатиной, угостить вишней, вернуть ей здоровье. Я видел: боль так измучила ее, что она уже мечтает поскорее умереть, но не понимал, чем это обернется для меня. Я не знал, что мир уже никогда не будет для меня прежним.

Мне нужно было кое-что еще. Я страстно желал получить ответ на один вопрос.

– Любимая, а где Мэрион?

Она долго смотрела на меня. Я внутренне сжался, готовясь к самому худшему.

– Она убежала…

– Что?

– Она оказалась такой же, как ты.

До меня не сразу дошло.

– Она что, перестала взрослеть?

Роуз заговорила. Ее речь то и дело прерывали вздохи, кашель и всхлипы. Я убеждал ее дать себе отдых, но она меня не послушала.

– Да. Люди начали замечать, что с годами она не меняется. Я сказала ей, что нам опять придется переехать. Ее это очень расстроило, а тут к нам заявился Мэннинг…

– Мэннинг?

– В тот же вечер она сбежала. Я искала ее, но она исчезла. Больше я ее не видела. Не представляю, где она и что с ней. Непременно найди ее, Том. Позаботься о ней. Молю тебя, Том, не жалей сил, и тогда ты ее найдешь. А со мной все будет хорошо. Скоро я встречусь с братьями…

Никогда прежде я не чувствовал себя таким беспомощным и одновременно готовым для нее на все, даже на то, чтобы убедить ее в своем всемогуществе и нашем счастливом будущем.

– Я постараюсь, милая Роуз!