Как пальцы в воде
Шрифт:
Разгрузочный день прошел плодотворно во всех отношениях. Поздно вечером удовлетворенная своими успехами, Энн отправилась в постель. Спать не хотелось, по-видимому из-за информационного вала, обрушившегося на ее мозг, но она и не сопротивлялась возникшим в ее голове мыслям. И пожалуй, в первый раз за всю свою жизнь Энн окунулась в свои воспоминания без привычной горечи, тяжелых страданий и мучительного стыда; в сознании девушки осталась только легкая грусть сожаления.
При всем своем, казалось бы, скудоумии Энн обладала специфическими способностями, о котором никому не рассказывала: она могла легко сканировать скрытые чувства и ощущения некоторых людей. Эту способность девочка осознала лет в восемь, года через два после одного странного и необъяснимого случая. Самое важное и неприятное для нее состояло в том, что Энн до сих пор не могла вспомнить, что же с ней приключилось лет двенадцать тому назад; да и вся ее жизнь до шести лет казалось девушке какой-то размытой, состоящей из разных абстрактных картинок, склеенных как попало и скрытых
Девочка очень плохо училась. Ее считали безнадежно тупой и ограниченной. Да и сама Энн себя ощущала такой. А Элизабет Старлингтон, ее мать, совершенно перестала интересоваться делами дочери, видимо решив, что такие изъяны не поддаются исправлению, и переключила свою внимание на воспитание Линды Доэрти, двоюродной сестры Энн. Иногда, глядя на себя в зеркало, девочка задумывалась о самоубийстве – несерьезно, конечно, понимая, что на такой шаг все же требуется либо сильное отчаяние, либо мужество, коих у нее не было, впрочем, как и острого желания решить все свои проблемы разом. Она росла заброшенной и нелюдимой, несмотря на то что в их доме было немалое количество обслуги, создающей комфортное бытие, но никто особо не проявлял к несчастному ребенку хотя бы немного участия или тепла, не говоря уж о ласке или любви; никого не волновало: где девочка и что с ней. Маленькая наследница могущественной империи иногда задумывалась: почему Бог, лишив ее ощущения радости жизни, оставил ей ноющую, сродни зубной, боль души? Перманентное пребывание в состоянии тоски и безысходности – тяжелая участь для взрослого человека; а ребенок, даже пройдя такое испытание, вряд ли сможет стать нормальным членом общества.
Свою странную и необъяснимую способность девочка обнаружила совершенно неожиданно. Она сидела рядом с Линдой за обеденным столом в ожидании десерта. В столовую вошел официант и стал менять тарелки, и Энн вдруг почувствовала, как от него исходит волна страха и тоски. Когда молодой человек вышел из гостиной, это ощущение ослабло. А от Линды, ее кузины, исходило что-то похожее на презрение, смешанное с самодовольством. Вскоре после этого случая Энн узнала: у официанта умерла мать. Тогда она еще не знала, как называется способность, позволившая ей уловить состояние убитого горем официанта. Поначалу она могла различать только два оттенка ощущений: плохо или хорошо ей находится рядом с тем или иным, конкретным, человеком, однако спустя некоторое время внутреннее состояние Энн стало разноплановым, как слоеный пирог, но это обстоятельство не сделало ее жизнь легче, пожалуй, наоборот. Стоило девочке немного побыть рядом с другим человеком, как она вдруг начинала ощущать флюиды, исходящие от него, и невольно чувствовать его эмоциональное состояние. Разумеется, происходящее с ней находилось на каком-то иррациональном уровне. Для себя она объяснила это специфическое умение весьма упрощенно, но понятно, сравнив себя с собакой, которая на расстоянии может почувствовать адреналин в крови человека. Конечно, об этом открытии Энн не стала никому рассказывать. Ее и так считали не совсем нормальной… Зачем же давать повод для новых насмешек?
Судьба не была к ней благосклонна, а странный дар еще больше отравлял ее существование. Как можно сосредоточиться на чем-то конкретном, если собственное сознание погружается в пучину противоречивых эмоций и чувств? Она не сошла с ума по той причине, что далеко не многих людей таким образом ей удавалось сканировать. За всю свою недолгую жизнь Энн ощутила на себе многообразный спектр человеческих чувств и эмоций: равнодушие и зависть, любопытство и презрение, брезгливость и ненависть, раздражение и страх… Конечно, иногда были и «теплые» эмоции: радушие, интерес, воодушевление, доброта… Но отнюдь не все эти ощущения были направлены непосредственно по отношению к ней. А вот чувство, называемое громким словом «любовь», Энн так и не удалось «услышать» ни по отношению к себе, ни по отношению к другим.
Энн Старлингтон считалась трудным ребенком и до семи лет с ней занималась гувернантка. Затем все же девочка смогла продолжить обучение в частной школе-пансионе университетского городка.
Условия содержания в школе были жесткие – вернее сказать, драконовские. Выходные дни разрешалось проводить дома, если позволяли успеваемость и хорошее поведение, что давалось Энн совсем не легко, но и домой ей не очень-то хотелось. Зачем стремиться туда, где тебя никто не ждет? Разве только для того, чтобы послушать тишину и побыть в ставшем приемлемом для нее состоянии оторванности от всего мира. Нередко
В их огромном доме, Старлингтон-холле, она, конечно, тоже не была предоставлена сама себе, но все же не в такой степени, как в школе. Обустройством ее быта занималась тридцатилетняя Джемма Бартон, незамужняя и вполне обычная девушка, чуть выше среднего роста, нормального телосложения, с заурядным лицом, примечательным лишь россыпью веснушек на курносом носу и ярким естественным румянцем. Джемма была достаточно умна и в меру общительна. Энн в этой девушке нравилось те качества, которые отсутствовали в ней самой: энергичность и жизнерадостность. Свою работу мисс Бартон выполняла четко, качественно и очень быстро, дабы посвятить остальное время своему досугу. Джемме тоже импонировала непритязательная и совсем не капризная воспитанница и, особенно то обстоятельство, что девочка не нуждалась ни в чьем внимании. Энн было приятно вспоминать о Джемме, в их отношениях все было просто и легко: они не мешали друг другу.
Когда девочке исполнилось одиннадцать, в их доме стала жить Линда Доэрти, тринадцатилетняя племянница ее матери. Эта юная особа сразу нашла общий язык со всей прислугой.
И вскоре Энн стала замечать, что Джемма изменилась. Зеленоватые глаза молодой женщины стали часто поблескивать нездоровым, лихорадочным блеском, а яркий румянец на все округлое лицо мисс Бартон стал ее визитной карточкой. Она заметно прибавила в весе и стала похожа на румяную кухарку. Вскоре для многих стало очевидным ее увлечение алкогольными напитками. И юная наследница стала подозревать в такой метаморфозе мисс Бартон свою кузину, впрочем, никаких доказательств у Энн не было.
Как-то девочка услышала разговор своей матери с Джеммой, вернее, его финал.
«Мисс Бартон, я всегда добиваюсь цели, рано или поздно. Если подчиненные не выполняют свою работу качественно, я их заменяю теми, кто выполняет», – говорила Элизабет Старлингтон ровным и равнодушным голосом. В ответ Энн услышала лишь неразборчивое мычание. Ее мать не уволила Джемму, но отнюдь не из чувства жалости, просто ей было недосуг заниматься поиском новой прислуги, тем более что миссис Старлингтон была высокого мнения о своей родной племяннице Линде, успешной и умной девочки, а на собственную дочь уже больше не стоило тратить ни сил, ни времени. Энн этому не удивилась.
Что же касается Джеммы – та нашла в себе силы не злоупотреблять спиртным и сохранила свое рабочее место.
Лет в пятнадцать Энн влюбилась. Что может быть более худшим наказанием для такой, как она? Кроме отвратительного ощущения своей никчемности прибавились еще и страдания неразделенной влюбленности. Но удивительное дело, несмотря на то что это чувство не было взаимными, девушка чуть похудела и стала больше следить за своей внешностью. Это, конечно, не помогло ей измениться в значительной степени, но она хотя бы поняла, что такое потребность чего-то желать. К сожалению, достигнутый успех был так незаметен, что вскоре ее вновь охватило отчаяние. Так что грядущее восемнадцатилетие совершенно не радовало мисс Старлингтон. Какая разница сколько девушке лет, если у нее рыхлое лицо, похожее на старый пудинг, а фигура – на громоздкий комод? Но сегодня что-то в ее сознании изменилось… Легкое облачко приятной энергетики накрыло окунувшуюся в воспоминания девушку, и та заснула.
Проснулась она поздно, потому что по-настоящему крепкий сон пришел к ней только под утро. Открыв глаза и чуть сощурившись от солнечного света, Энн улыбнулась, хотя причин для радости у нее вроде бы и не было. Но этим утром даже отражение в зеркале уже не очень расстраивало девушку.
Приняв душ и надев новый халат, она зашла в свою гостиную и обнаружила лежащие на кофейном столике сиреневые розы. Взглянув на визитку, Энн нашла в себе силы иронично улыбнуться: если сегодня она не отравится их ароматом – сделает вывод, что ее организм уже вполне привык к яду «любимой» кузины. Ее мать тоже соблюдала приличия, хотя и не любит лицемерия, поэтому вечером ограничиться сухим, формальным поздравлением. Подумав о своих близких родственниках, девушка невольно посмотрела на свое отражение в зеркале – и ужаснулась: такое злобное лицо, пылающее гневом и ненавистью, ей приходилось видеть разве что в фильмах-ужасах. Растерявшись, Энн вяло опустилась на вращающийся стул у туалетного столика. Неужели она действительно ненавидит весь мир, в том числе и себя? «Может быть, если я смогу полюбить себя, изменится и мое отношение к окружающим? И люди станут относится ко мне по-другому? Я же могу ошибаться в своем мироощущении. Почему бы не попробовать? Что терять, если терять нечего и некого? Возможно, если бы я сразу не восприняла Линду враждебно, мы могли бы действительно с ней подружиться? – размышляла она. – Но я ведь не без причины ее невзлюбила, так что нечего оправдывать эту интриганку!»