Как поймать монстра. Круг второй
Шрифт:
– Я не это хотел ска…
– Послушай-ка сюда, библиотекарь. – Он в негодовании отставил чай, который ему не давали спокойно выпить. Надо было кое-что прояснить, раз уж по наитию до Эшли не доходило. – Я не ищу дружбы с Роген. Я не ищу дружбы с тобой. Мне не нужно копаться в ее тонкой душевной организации или выслушивать твои попытки направить меня на путь Доброго и Светлого. Не знаю, как у вас, а у меня здесь работа. – Эшли поджал губы, но Сайлас не собирался быть милосердным. – Я достаточно ясно выражаюсь? Твои гениальные мозги в состоянии это понять?
После
Симптомы, которые Сайлас начал замечать у Роген, прежде чем наконец озвучить свой вердикт Эшли, соответствовали ступени наваждения – или, как ее называли в документах, ступени предпороговой стимуляции. Он много раз видел подобное. Обычно именно на этой ступени родные начинали бить тревогу, что позволяло запросам попасть в систему УНР, а гоэтикам – попытаться приехать вовремя. На руку играло и то, что это была самая долгая ступень. Дух постепенно раскачивал психику жертвы – и медленно провоцировал тревожащие симптомы, неумолимо приводящие к ступени входа.
Гоэтики называли это Порогом.
Все ступени до Порога были обратимы, и Сайлас прекрасно знал, как с ними работать. Вовремя обратив внимание и приняв меры, можно было предотвратить трагический исход. Не самая тяжелая работа; у Сайласа почти не бывало осечек на этой стадии.
Порог – другое дело. Короткий, почти молниеносный. Переступив его, жертва полностью открывала свое сознание агрессивной сущности – и там, за Порогом, начиналась ступень захвата. Быстрый и катастрофический процесс вытеснения сознания жертвы из собственного тела. Всего семьдесят два часа было у гоэтиков, чтобы предотвратить спуск жертвы на ступень слома. Самую последнюю ступень для человека.
Потому что после слома наступала инволюция.
Личности жертвы-носителя больше не существовало. Теперь тело принадлежало только духу, вышедшему на новый уровень – уровень физической формы.
Мимо двери прошли Роген и Махелона – их топот было трудно не узнать даже без сигнатурной энергетики, – но, слава богу, заходить они не стали. Сайлас задумчиво выглянул в ночь, на улицу. Тусклый свет кухни не давал ничего увидеть, и за окном было черным-черно: ни домов, ни снега, ни неба, ни Махелоны с Роген. Ничего.
Одержимость – это процесс спуска, снова подумал Сайлас. Шесть ступеней. Целых шесть. Всего шесть. И если он прав, то Роген может прямо сейчас спускаться по ним.
А эта лестница, сколь бы длинной она ни была, всегда заканчивается темнотой.
19. Вот как это бывает
Вот как это бывает.
Однажды утром ты берешь телефонную трубку – на экране рабочий номер, но это всегда рабочие номера, больше никто
А потом этот серьезный голос просит приехать к полудню в офис директора, и ты неприятно удивляешься. Офис – скопление шума, запахов, остаточных следов, витального мусора и идиотов, ты чертовски не любишь офис. Встреча с директором тоже не знаменует ничего хорошего. Обычно на контроле тебя держит начальница отдела: несмотря на то что ты не совсем обычный агент, они стараются этого не афишировать. Секрет полишинеля – все и так знают, после того как кто-то слил твое досье несколько лет назад, – но у директора, кажется, принципы.
Так что еще за срочность личной встречи? Ты рассеянно крутишь телефон в руке. У тебя плохое предчувствие.
Но в конечном счете твои опасения ни на что не влияют. Ты послушно едешь, потому что это то, что ты делаешь всегда – подчиняешься.
Вот как это бывает: за жалюзи – полдень, кондиционер в кабинете работает вовсю, а директор Вулрич смотрит на тебя с другого конца своего огромного стола, сложив пальцы домиком у рта. Ты просто ждешь. Ты никогда не пререкаешься с руководством – это то, чему тебя учили. Ты можешь быть недовольным, можешь быть не согласен, можешь считать, что знаешь лучше, но – не пререкаешься.
Для других директор – это всего лишь начальник. Простой статус в простой иерархии. Но не для тебя, и вы оба это знаете.
«У нас запрос на оперативный выезд, – наконец медленно произносит директор Вулрич. У него мрачно-скорбная мина, но ты не принимаешь это на свой счет: по большей части у Вулрича всегда такое лицо. – Пропали два агента. Профиль дела неизвестен, поэтому команда многосоставная. Нужен гоэтик».
Ты молчишь. Это очевидно – если бы ему не был нужен гоэтик, ты бы здесь не сидел.
«Дело за рубежом. – Ты хмуришься и хочешь задать вопрос, но Вулрич продолжает: – Ирландия. Ничего не имеешь против Ирландии?»
«Мне запрещено…»
«Ничего тебе не запрещено, – когда Вулрич тебя перебивает, это звучит раздраженно. – Нет ни одного приказа на этот счет».
«Есть рекомендации по оптимальным перемещениям».
Ты говоришь заученную фразу, но, конечно, имеешь в виду другое. Любой домашний монстр должен быть на поводке – вот что ты говоришь на самом деле. Этот поводок должен быть достаточно коротким, чтобы его удобнее было дергать.
И вряд ли этот поводок дотягивается до Ирландии.
«Ну тогда пусть приезжают из Вашингтона и лично передо мной этими рекомендациями трясут, – почти огрызается Вулрич. – А пока их здесь нет, ты мой агент и я могу отправлять тебя куда захочу. Послушай, – он устало снимает очки, – я черт знает, что там происходит. У Ирландской службы нет кадровых возможностей нам помочь, а там пропали двое наших ребят. Директорат хочет, чтобы этим занялся Западный офис. Так что, если у тебя нет личных предубеждений против Ирландии и ты не планируешь брать внеплановый отпуск… Капур показывала мне твои результаты за прошлый год – чертовски хорошие результаты. А мне нужен чертовски хороший гоэтик».