Как прелестна роза
Шрифт:
Кейн внимательно следил за каждым ее движением, словно надеялся таким образом прочесть ее мысли, заглянуть в ее прошлое. Четыре года она хранила свою тайну и теперь не собирается посвящать в нее кого бы то ни было. Кристал продолжала подбирать булочки, сдувая с них пыль и еще глубже пряча воспоминания о трагических событиях своей жизни.
Ей было тринадцать лет, когда сгорел ее дом. Семья ван Аленов считалась одним из самых авторитетных и респектабельных семейств потомков голландских переселенцев в Манхэттене. Они были богаты, но не кичились своим состоянием и жили тихо и мирно в старинном доме на Вашингтон-сквер. Теперь та жизнь вспоминается как нечто нереальное, как добрая милая сказка, некогда прочитанная в детской книжке. Ее родители любили друг друга и дочерей, Кристал и Алану, и те в свою очередь отвечали
Однако в то время как Кларисса и Джон ван Ален смеялись вечерами со своим зятем у тлеющего камелька, сам Болдуин Дидье сгорал от зависти. Поговаривали, будто ван Алены баснословно богаты: они владели огромным количеством акций старинной голландской «Вест-Индской компании», держали вклады в «Никер-бокер энд Нью-Йорк бэнк», им принадлежали участки земли на всем протяжении от Уолл-стрит до Харлем-ривер.
Родственников у них было мало. А когда от болезни желудка умерла сестра Клариссы (она была женой Дидье), дочери ван Аленов стали единственными наследницами ИХ СОСТОЯНИЯ.
Однажды ночью Кристал, которой недавно исполнилось тринадцать лет, проснулась от того, что в нос ей бил едкий запах дыма. Спрыгнув с постели, она пошла посмотреть, откуда валит дым, и очутилась в той части дома, где спали ее мать и отец. Комнаты были охвачены огнем. Возле кровати Клариссы и Джона ван Алена стоял Болдуин Дидье и с задумчивым выражением лица смотрел на ее родителей, спокойно лежавших под пылающим балдахином.
Кристал закричала. Дидье тут же куда-то исчез. Девочка решила, что он побежал вызывать пожарных, и молилась, чтобы так оно и было, но, когда, доковыляв через заполненную дымом комнату до кровати родителей, увидела кровь и погнутый золотой подсвечник, она поняла, что тушить огонь никто не приедет.
Теперь Кристал была уверена, что именно в тот момент у нее что-то перевернулось в голове и она на время позабыла все, что увидела. Потеря памяти, явившаяся следствием защитной реакции организма, уберегла ее рассудок от помутнения в результате полученного Потрясения, но сослужила ей и плохую службу: ее поместили в психиатрическую лечебницу. Не будучи в состоянии вспомнить, что произошло, она соответственно не могла и доказать свою непричастность к убийству отца с матерью. А то, что во время пожара она находилась в комнате родителей, сомнений не вызывало. Чтобы удостовериться в этом, достаточно взглянуть на ее ладонь.
В покоях родителей вся мебель и двери были снабжены одинаковыми серебряными рельефными ручками работы парижских мастеров; каждая из них была отлита в форме розы. Незадолго до того как Кристал приняла решение сбежать из лечебницы, память вернулась к ней, и теперь девушка вновь могла пережить каждую минуту той ужасной ночи, проведенной в спальне родителей. Подсознательно она понимала, что отцу с матерью помочь уже нельзя. Вокруг плясали языки пламени, и она кинулась прочь из комнаты. Но Дидье запер дверь.
Словно загнанный зверек, дергала она раскаленную металлическую ручку, пока не выбилась из сил, а в ладошку не впечаталось клеймо. Кристал вспомнила, как подкосились колени и она упала на пол; ее белая ночная сорочка посерела от дыма. И по сей день девушка не была уверена, что привело ее в чувство, — то ли Бог услышал ее молитвы или что-то еще заставило ее действовать, — но только ей каким-то образом все же удалось доползти до окон, выходивших на Вашингтон-сквер, и открыть створку одного из них. Ничего не видя, задыхаясь от дыма, она наощупь выбралась на каменный карниз за окном. Окно ее спальни находилось всего в нескольких футах, и она, рыдая, ловя ртом свежий ночной воздух, сотрясаясь всем телом и душой от того, что ей довелось увидеть и пережить, бесстрашно поползла по нему, даже не думая о том, что может свалиться вниз с двадцатифутовой [4]
4
1 фут равен 0, 3048м.
Пожарные нашли ее в гардеробе. Черная от копоти с головы до ног, сидела она в шкафу, съежившись в комочек, а правая рука висела безжизненно, словно плеть. Ее рассудок напрочь отторгнул все случившееся, и поэтому она не могла дать вразумительных ответов на вопросы полиции. Пожар был настолько свирепый, что тела ее родителей обгорели до неузнаваемости. Огонь уничтожил и все улики, свидетельствующие о том, что их умертвили еще до пожара, слизал все следы преступления Дидье. Остались лишь проклятое позорное клеймо на ее ладони — доказательство того, что в момент гибели родителей она находилась в их спальне, да провал в памяти, что еще более усугубляло тяжесть лежащих на ней подозрений, так как теперь все считали девочку сумасшедшей.
Не избежать бы ей обвинительного приговора, но дядя Болдуин — «великодушный» человек — упросил полицию поместить племянницу в лучшую психиатрическую лечебницу в Бруклине. И нет ничего удивительного в том, что он сжалился над девочкой. Ведь теперь Болдуин Дидье имел возможность свободно распоряжаться состоянием ее сестры Аланы, а его жертва сама подарила ему безупречное алиби: как случился пожар, Кристал не помнила, зато на ладони у нее была выжжена роза. Дидье остался вне подозрений.
Кристал трясло от ярости всякий раз, когда она думала о том, что ее дядя ушел от наказания за свое отвратительное преступление. Теперь весь смысл жизни сводился для нее к тому, чтобы доказать его вину. И это могла сделать только она. Но к своей цели девушка продвигалась медленно и ценой огромных усилий. Она приняла для себя решение не обращаться за помощью к Алане из боязни подвергнуть риску единственного дорогого ей человека. Алана навещала сестру в лечебнице, и Кристал до сих пор не могла забыть, какое у нее тогда было лицо — бледное и прекрасное, как у матери, но с не присущим Клариссе ван Ален выражением озабоченности и суровой решимости. Алана с самого начала была твердо убеждена, что выдвинутые против Кристал ужасные обвинения — полная нелепость. Все те годы она всеми правдами и неправдами пыталась вызволить сестру из лечебницы. И хотя старания Аланы ни к чему не привели, ее вера и самоотверженность питали силы Кристал, когда ею овладевало отчаяние. Она безгранично любила свою сестру — больше, чем саму себя.
Кейн, прервав мысли девушки, жестом приказал ей продолжать путь. Держа в одной руке миску с булочками, а другой подхватив свои юбки, Кристал опять стала взбираться вверх по тропинке. Но воспоминания не оставляли ее.
Память вернулась к Кристал, когда ей было шестнадцать лет. Она начала рассказывать о преступлении дяди, и, слушая ее казавшиеся бессвязными речи, персонал лечебницы пришел к выводу, что их юная пациентка действительно сумасшедшая. Кристал стали колоть морфий, и она чуть было и сама не поверила в то, что у нее не все в порядке с головой. Тем не менее ей удалось убедить санитарку, дежурившую по ночам, что делать ей уколы нет необходимости, и однажды рано утром (это случилось три года назад) она, переодевшись в незадолго до этого украденную униформу сиделки, навсегда покинула психиатрическую лечебницу. Она избрала для себя участь беглянки.
Девушка оглянулась на Кейна. В его взгляде по-прежнему сквозило любопытство, но кто она, он, очевидно, не догадывался. Оставшись без перчаток, Кристал сжала руку со шрамом в кулачок. Все эти годы она только и мечтала о том, как бы избавиться от клейма, но оно, словно тень, всегда было при ней, чтобы при первом же удобном случае выдать ее правосудию, подтвердить ее причастность к преступлению, которого она не совершала. Один раз Кристал даже попыталась выжечь с ладони розу, но, когда поднесла к руке раскаленную докрасна кочергу, поняла, что у нее не хватит мужества вытерпеть адскую боль. Она отшвырнула кочергу в очаг, тем самым приговорив себя к вечным скитаниям.