Как приручить дракона 3
Шрифт:
Темнело по-осеннему рано, но если быть честным — я снова поддался школьной черной магии и засиделся там до вечера. Гоняли чаи с Элессаровым, носили новые мониторы в кабинет информатики (компенсация за инициацию Шутова и Игнатова позволяла такую роскошь), потом — занимался в спортзале с пацанами, Белов и его банда попросили провести тренировочку на турниках, потом — я, как настоящий буржуин, заказал себе доставку еды к школьной калитке и мы сожрали ее с Джабраиловым, который тоже что-то шебаршил в своем кабинете и… И все, день закончился.
И теперь вот
Так что я заехал в магазин, взял краковской колбасы, забористого лидского темного кваску, у которого полтора градуса алкоголя — это норма, а еще — два десятка яиц и того-сего по мелочи. И заехал к Тамаре Павловне в гости. Поднявшись по скрипучей лестнице барака на второй этаж, я постучал в хорошо знакомую дверь.
— О! — сказал матерая бабуля. — Явиуся не запылиуся! Чаго ты таки худы? Жонка тябе нужна, Пелеяеу!
Эта белорусская манера скрадывать «в» и превращать его в «у» нескладовую (как в фамилии Уотсон) была неподражаема. Я выставил продукты и попросил ее забомбить настоящую полноценную «яешню». Знаете, как это делают полешуки? Они жарят яйца на сале, подают с котлетами, а закусывать сие блюдо полагается, например, бутербродами со сливочным маслом и колбасой. Короче — мясо с мясом. Настоящий гастрономический разврат.
Пока Тамара Павловна суетилась на кухне, я ее пытался распропагандировать за Зборовского. Рассказал ей про то, какой он отличный сосед и примерный семьянин, и про работу его, но она только фыркнула:
— Да знаю я яго! Таки здоровенны, як мядзьведзь, газетчык! Барадаты, ходзиць в сапогах и пишет про всякое гауно!
— В каком смысле — про говно? — удивился я.
— Дык! В самом прямом! Если где-то гауно палезло с труб — ён сразу там будзе! И пожар, и авария и еще якая трясца… Хлопец толковый, ён там всех у этом земстве попридушивает… Давай свои бумажки, я сама подпишу и дзеукам своим скажу… А сколько подписей надо?
— А сколько дадите? — прищурился я
— Сколько надо, столько и даду… Дадам! — она задумалась, а потом досадливо махнула в мою сторону полотенцем: — Да ёлки зяленые, Пепеляеу, ешь давай, а не зубы мне заговаривай!
Я сел за сковороду с яичницей, а она села за телефон и со страшной силой принялась крутить диск аппарата. Дисковый аппарат, какая древность! Я уже и забыл про этот звук из детства: чк-чк-чк-чк-чк-дзынь! А лет в восемь я по количеству щелчков даже пытался угадывать цифры, которые мама набирает, чтобы понять — кому именно она звонит.
Пока я употреблял все пять яиц с дюжиной шкварок и двумя котлетами, пока съел бутерброды — баба Тома уже организовала мне двадцать семь подписей!
— Завтра зайдзешь, дроу наколешь, а я табе бумажки и отдам! — сказала она. — Взвар будешь? С сахарным хворостом, я мно-о-ого сделала…
— Уф! —
— ЖРИ ДАВАЙ! — сказал дракон. — КАК ВНЕШНОСТЬ МЕНЯТЬ, ТАК ОН ОРЕЛ, А КАК ПОЖРАТЬ НОРМАЛЬНО — ТАК СРАЗУ «УФ»…? СЛАБАК!
Под воздействием одновременной атаки извне — от Павловны и изнутри — от дракона, я сожрал неимоверное количество жареного во фритюре хвороста с сахарной пудрой и думал, что как в том мультике — «нажруся и помру молодой».
— Тамара Павловна, я у вас машину оставлю? — спросил я, отдуваясь. — Пройдусь до дома пешком, может, еще подписей соберу… Как там, колеса не открутят?
— Я им яйцы откручу! — боевито заявила баба Тома. — Включу лампочку на улице, да и усё. Иди себе…
Прогуляться точно стоило, так что я сочетал приятное с полезным: расклеивал на досках объявлений и столбах лицо Зборовского, щедро поливая обратную сторону листков формата А4 универсальным клеем, и периодически стучался во дворы домов и квартир чтобы попросить оставить подписи. Несмотря на темноту, время было вежливое — часов около семи, максимум — половина восьмого.
— А ты не аферист? — спрашивали одни, живо напоминая мне мои летние похождения по всеобучу.
— Я вообще не демократ. Вот кого батюшка-государь назначит — то и ладно будет, — говорили другие.
— Все они одинаковые. Сначала вон — худые, интеллигентные, а потом как станет депутатом, так сразу щеки в дверь не влазят! — комментировали третьи. — Рожа что жопа!
Но были и четвертые. Эти прямо радовались!
— Зборовский? Баллотируется? Из газеты? Это чтоб он мог выдвинуться, подписи, да? Давай, подпишу. Он там один никого не боится, разносит всю банду, как положено! Пусть в Земсобрание идет и дрючит их всех по самые гланды! Наконец-то адекватный человек в собрании будет!
И таких я, при помощи собственных ножек, ручек и личного обаяния, насобирал аж тридцать человек и четырех кхазадов, потому как подписывали целыми семьями. И все шло довольно неплохо, я даже некоторый кураж поймал, мол — вон как всё хорошо идёт.
А потом бес меня дернул постучать в калитку белого кирпичного забора, из-за которого басовито гавкали собаки.
— Кого там нелегкая принесла? — раздался какой-то утробный голос, лязгнула щеколда и на улицу Бакланова выкатился толстый дядька в потертой дубленке, спортивках и сланцах на босу ногу. — Ого! Подожди-ка! Ты — это он! Мужики — это тот! А ну, иди сюда!
А я и не уходил никуда, стоял и смотрел на лысого дядьку, пытаясь понять, где мог его видеть раньше. Неопрятный, небритый, с явными признаками ожирения, но при этом — живчик и наглец. И мужики, которые толпились в калитке за его спиной были примерно такого же вида… Будь они лет на пять-семь помоложе и килограмм на двадцать похудее — я бы подумал, что они дембельнулись из армии, но так — их очевидная принадлежность к некому полузакрытому сообществу сбивала меня с толку.
— Это ж тот черт бородатый, который всю малину вчера испортил! Мы из-за него бабки потеряли, да, пацаны? — и тут все встало на свои места.