Как растлить совершеннолетнего, Или Научи его плохому!
Шрифт:
— В общем так, — решительно сказала я. — Те ножи в пеньке принадлежат вот этой волчице, ясно? Так что дарить ты их права не имел, мужики, уж извините.
— Да ладно, все равно ведь не отдаст, — расстроено махнул Васька на оскалившуюся Святошу.
— Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — довольно заключила я, в который раз поражаясь промыслу Божьему. Это ж надо — если б мы папеньку не нашли — не нашли бы и нож. И быть бы Лоре весь свой век в волчьей шкуре.
Пока отец прощался с собутыльниками, я смотрела на
И потому поехали мы не домой — поехали мы к пеньку. Мы с папенькой — на мотоцикле, осторожно лавируя между сосен, а Лора — счастливо повизгивая, скачками неслась впереди и показывала дорогу.
И когда я выехала на полянку — она уже в нетерпении носились кругами около пенька.
«Ну быстрее же, быстрее!» — так и слышалось в ее скулеже.
— Ну точно, тот пенек, те елки! — восхитился папик, озираясь вокруг.
А я воткнула недостающий нож в пенек и выжидающе посмотрела на Лору. Очень уж хотелось посмотреть — как она все же кульбит-то над пеньком делает, а?
Святоша же потупила глаза, и показала хвостом на елки.
— В смысле — мне уйти, что ли? — нахмурилась я.
Святоша кивнула и хвостом указала и на папеньку.
А, точно, она ж совсем… голая останется после оборота.
Голая…
Меня мороз пробрал до костей. Господи, а одежки то ее, черные хламиды — я утащила!!!
— Отец, — слабым голосом сказала я, — пошли-ка, выйдем.
— Куда? — наивно поинтересовался он.
— Туда, — вздохнула я и потащила его в кусты.
Усевшись на поваленное дерево спиной к полянке, я придирчиво осмотрела папеньку.
— Доча, а ты чего это так смотришь? — поинтересовался он.
— У тебя майка под рубашкой есть?
— Есть, — покладисто согласился отец.
— Тогда давай рубашку, — велела я.
Папик беспрекословно ее снял.
Ладно. Сверху мы ее прикроем. А нижний этаж???
Подумав, я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как отдать свою летнюю юбку Лоре. В принципе, мне крайне не нравилась мысль остаться в одних кружевных шортиках. Но, с другой стороны, выхода нет, Лоре папина рубашка снизу вообще ничего не прикроет, не могу же я ее в таком виде в город везти. А шортики — не стринги, можно сделать вид, что так и надо, последний писк моды. Да и темнеет, авось никто и не поймет.
Придя к такому выводу, я закричала:
— Святоша! Ты там все?
— Все, — скорбным басом донеслось с поляны.
— Простыла, что ль?
— Здоров, — коротко ответила она. — Но гол, аки младенец, и если Господь не пошлет одежд…
Охнув, я ринулась на поляну, и тут же попятилась:
— Из-звинитте.
На пеньке была не Святоша. На пеньке, прикрывая ладошками причинное место, сидел… диакон Филарет!!!
Отдышавшись,
— Ну как же так-то, батюшка?
— Пьян был, — сварливо ответил он. — Вы ж меня напоили, бесовки, когда размораживали!
— И что из этого?
— Так вот я и решил доказать, что учения ваши дурные и бестолковые. Пошел в трапезную, спер…эээ, то есть взял двенадцать ножей, да и пошел в лес, искать пенек.
— Но ведь пенек километров за десять от собора! — возопила я. — Что, так просто пошли и нашли этот пенек?
— А то только Господь ведает, как я тут оказался, — степенно ответил Филарет. — Мне так показалось — что недолго шел, а вот поди ж ты…
— Батюшка, — смиренно осведомилась я. — А вы скажите — как же вы кульбит-то делали?
— Да никакого кульбита я не делал, — рассердился он. — Разбежался да и перепрыгнул. Лучше скажи — одежа где?
— А то Господь только ведает, — огрызнулась я. — Могу предложить отцову рубашку и мою юбку.
— ЧТО???
— А больше нет ничего, — оправдывалась я.
— Боже, да за что ты мне такое наказание послал? — нервно сокрушался батюшка.
— Могу предложить либо юбку с рубашкой, либо голым в город возвращаться!
— Господь повелел не облачаться в женскую одежду! — громыхнуло с полянки. — И от завета сего — не отступлю!
— Эээ, батенька, да вы плохо знаете историю, — посочувствовала я. — Я уж маменьке своей как-то объясняла, что когда Господь такой закон устанавливал — женщины ходили в брючках, а мужчины в халатах. Так что юбку одеть вам — совсем не грех!
Филарет подумал и со стоном душевным сказал:
— Хорошо, дочь моя. Испытывает меня Господь, ой испытывает… Давай свою одежду.
Я просунула тряпки между елок, села на мотоцикл и крикнула:
— Отец!
— Что, доча? — сонно отозвался он из-за деревьев.
— Иди сюда, домой поедем.
Папенька, пошатываясь, добрался до мотоцикла, взобрался сзади меня и тут же уронил голову на мое плечо и блаженно захрапел.
— Батюшка? — позвала я.
Тот вышел с полянки, и тут же замер.
— Ну? — нетерпеливо вздохнула я, и тут мой взгляд упал на зеркальце на руле.
Диакон Филарет застывшим взглядом пялился на мою обнаженную ногу…
— Что, в ванной не насмотрелись? — нервно буркнула я, заливаясь краской до ушей.
Бо-оже… Он же меня видел в ванной!!
Гад!
— Бесовское отродье, — скорбно выругался Филарет и полез сзади папеньки на сидение мотоцикла.
И я только раскрыла рот на пятьдесят шесть сантиметров, чтобы возопить на всю ивановскую, что еще одно слово — и я завтра же пойду к его начальству, чтобы рассказать, как он за мной в ванной подсматривал, пользуясь тем, что я думала, что в шкуре волчицы — женщина, как вдруг одумалась.
«То-то и оно, что никто не поверит», — скорбно подтвердил внутренний голос.