Как разграбили СССР. Пир мародеров
Шрифт:
Я, однако, далек от столь упрощенной трактовки успеха ЛДПР. Жириновский впоследствии неоднократно доказывал свою политическую и электоральную состоятельность в условиях жесточайшей конкуренции и цензуры на его партию. Так что осенью 1993 года он лишь на сто процентов воспользовался шансом, который ему выкинула политическая судьба, и заявил о себе максимально громко. Кроме того, после 1993 года значительная часть коммунистического электората разочаровалась в Зюганове как лидере. Коммунисты стали ассоциироваться с бесконечными неудачами на политическом фронте, а сам Геннадий Андреевич своей партийной харизмой скорее распугивал сторонников, чем притягивал. Речь, конечно, не идет о пенсионерах и ветеранах, которые в лидерах привыкли иметь того, кто формально руководит партией. Поэтому и Геннадия Андреевича они по инерции держали в наследниках Сталина, хотя, уверен, Иосиф Виссарионович от таких аналогий раз сто уже перевернулся в своем оцинкованном гробу рядом с Кремлевской стеной. Короче говоря, образная, насыщенная метафорами, цитатами, резкими выпадами в адрес властей, почти что бранчливая речь Владимира Вольфовича выгодно отличалась от монотонных, а-ля заседание парткома, выступлений Зюганова [23] .
23
В 1998
— Зюганов — типичный образец традиционной советской риторики. Те же заходы, структура фраз, ключевые слова, набор штампов. По сути, это несколько улучшенный вариант риторики Горбачева, который был на редкость многословен. Та же манера говорить в пространство. А ведь можно войти в историю одной только фразой, как это сделал, например, Кеннеди. Он сказал: «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, спроси сам себя: «Что ты сделал для своей страны?» Яркая фраза!
— Однако на последних выборах Зюганов набрал немало голосов.
— Зюганов набрал их и набирает не потому, что он хорошо говорит, а потому, что за ним стоят партия, традиции».
— А он только как лидер озвучивал?
— Лидер не может и не должен озвучивать. Он должен говорить. А Зюганов в речевом отношении слаб. У него невыразительные, неинтересные ораторские манеры, ужасные позы. По моему мнению, его риторическое «мастерство» не только не помогло собрать голоса, а скорее их убавило. С точки зрения специалиста, Зюганов — фигура проигрышная.
— А Жириновский?
— Он очень хорошо изучил ту речевую модель, которая использовалась в Третьем рейхе, а философски была обоснована Ницше. Она состоит в том, что оратор должен научиться выражать себя в гротескной, карикатурной форме и при этом играть на примитивных потребностях масс То, что делает на эстраде Жванецкий. Жириновский, например, постоянно говорит о сексе. Или о семье. Вспомните его слова: «Я каждой женщине дам по ребенку». И сравните: «В Третьем рейхе каждая девушка найдет себе жениха». Итак: ужасное, смешное, пикантное. Плюс то, что Конрад Лоренц называл «инстинктом воодушевления», присущим даже животным. Жириновский прекрасно на нем играет. Кроме того, Жириновский использует многие нехитрые, но действительно риторические приемы. Скажем, разделение аудитории по социальным категориям. Помните: «Сегодня буду говорить с казаками, завтра — с пенсионерами, послезавтра — со студентами» — и к каждой категории особый подход. В принципе точно так же делало «МММ».
— То есть у Жириновского все рассчитано намеренно?
— Конечно! У этого в высшей степени артистичного человека особая политическая роль. Он заведомо несерьезен, он сознательно играет шута. Это доступно только артисту. Если короля играет окружение, то шута нужно исполнять самому. Я его совершенно не воспринимаю как самостоятельную политическую фигуру. Однако только он, в отличие от остальных политиков, умеет доставлять людям радость, хоть и примитивную, что очень важно. Посмотрите на основных государственных деятелей — это уныние, страх, обреченность.
Вообще, Владимир Вольфович фигура куда более сложная, нежели многие думают или хотят его представить. В конце концов, в Советском Союзе за просто так два высших образования получали единицы. И то, если только были семи пядей во лбу. А в ситуации с Жириновским — это МГУ, то есть лучший вуз страны. Так что тем, кто воспринимает нарочито простоватые посылы лидера ЛДПР буквально, стоит задуматься: а так ли все просто, как кажется. Я лично убежден, что далеко не просто. Прежде всего потому, что якобы экспромты Владимира Вольфовича в большинстве случаев несут крупицы драгоценной информации. Сотни раз заинтересованные слушатели убеждались, что «только что пришедшие» на ум Жириновскому вещи через некоторое время реально происходят в большой политике. Жириновский, например, первый предсказал уход Лужкова. Жириновский предвосхитил политическое фиаско Сергея Миронова. Да, порой его политические эскапады так и остаются блефом, но в политике ведь важен и пробный шар. Убежден, нередко на Жириновском проверяют реакцию общества. Кто проверяет? Как? Догадываюсь. Но ведь эта книга не о Владимире Вольфовиче. В ней интересен его феномен как первого серьезного политического клоуна, которые испокон веков присутствовали в политике большинства стран и даже добивались успеха. И с этой ролью Жириновский справляется блестяще.
В заголовке главы, кроме фамилии Жириновского, вынесена фамилия Ельцина. Как ни крути, но именно Борис Николаевич все 1990-е годы оставался формальным и неформальным лидером государства. Нравится кому-то или нет, но от этого исторического факта нам никуда не деться и придется его разобрать подробнее.
На мой взгляд — хоть в моей предыдущей книге Сергей Кара-Мурза и утверждает обратное, — Ельцин, приди он к власти вместо Горбачева, СССР не разрушил бы. Был бы по-деревенски жестким генсеком. Строил бы вверенный ему СССР привычными методами партийного самодура, вырвавшегося из прорабов-строителей. К сожалению, в эту книгу не успевает войти моя беседа со свердловским партийным «крестным отцом» Бориса Николаевича — Яковым Рябовым. Но поверьте на слово, Яков Петрович в деталях живописал деспотичный характер раннего Ельцина: хамство, жестокость, мстительность, угодничество перед начальством и нахрапистость-нахрапистость-нахрапистость. Вот именно партийно-строительным нахрапом, как мне кажется, Ельцин и вылез в президенты великой страны.
Кто-то увидит в моих словах противоречие: ну как же «партийно-строительным», коли Борис Николаевич с конца 1980-х, был плоть от плоти демократ, хотя и не белый и пушистый, как, например, Сахаров? Правильно. Был демократ. Вернее, член Межрегиональной депутатской группы съезда народных депутатов СССР вместе с Поповым, Афанасьевым, Собчаком. Там и ухватил сметливым крестьянским умом, что говорят депутаты-профессора умные, а главное, современные и актуальные вещи. И, что еще главнее, говорят умнее и актуальнее Горбачева — главного политического конкурента Ельцина в тот момент. И он им это, как ни странно, говорить позволяет.
И еще задумался Борис Николаевич: а вот если профессорские слова соединить с моей партийно-производственной закалкой? Это ж какая силища будет!
Надуманная картинка? А вот и нет. Гавриил Попов рассказывал мне, как на них с Собчаком и Афанасьевым до конца жизни обиделся академик Сахаров. Не смог простить, что на выборах в столичном избирательном округе выставили они не его, горьковского сидельца и мужа Елены Боннэр, а вчерашнего кандидата в члены Политбюро Ельцина. Партийного простофилю и хама, но за которого в ту пору столичный люд был горой, не то что за субтильного изобретателя водородной бомбы. Дальше события развивались так. Договариваться с Ельциным отправили самого Андрея Дмитриевича. Вернулся он, по словам Попова, ошарашенным: «Гавриил Харитонович, у него же никакой программы нет! — даже использовал при этом философский термин «табула раза» — «чистая доска». — Он примет любую программу, лишь бы получить власть». Так и получилось».
Получиться-то получилось, но быть на побегушках ни у кого, даже у первых российских демократов, Ельцин не собирался. Даром, что ли, от Горбачева ушел? Ставка демократов на свердловского партийного бунтаря оказалась битой даже раньше, чем этого ожидали Попов с Собчаком. Дадим слово самому Гавриилу Харитоновичу: «Ельцин не возражал ни по одному пункту нашей программы, не возражал бы и дальше, если бы возле него не получила такого сильного влияния группировка бывших партноменклатурщиков, прежде всего «Коммунисты за демократию» Руцкого, которые помогли Ельцину стать председателем Верховного Совета РСФСР. Страна ведь к демократии не была готова. Это в 1989 году в Москве нам удалось получить большинство, да и то условное, а уже в российском парламенте демократы не имели большинства. И когда Ельцин при выборах на пост председателя Верховного Совета при поддержке и демократов, и реформаторов-номенклатурщиков победил, он стал от нас избавляться. Партноменклатура говорила ему, что они будут его во всем слушаться и подчиняться, а демократы указывали, что можно, а что нельзя. В принципе, мы еще могли Ельцина сбросить... до тех пор, пока не подошли выборы президента России. Но ситуация в стране обострилась настолько, что надо было срочно избирать президента России, а реальной кандидатуры у нас, кроме Ельцина, не было».
«Никого, кроме Ельцина, не было». Сколько раз потом России придется слышать эту странную фразу. Крылатой она станет в 1996 году, когда смертельно больного Бориса Николаевича потащат на выборы. (Вернее, к нему, в правительственную резиденцию «Барвиха», притащат декорации избирательного участка, где Ельцин, в лучших традициях Черненко, проголосует сам за себя едва ли не в исподнем.) После этого долгих три с половиной года Бориса Николаевича тоже некем будет заменить. Ну, прямо мессия какой-то!
Впрочем, мне в драматической судьбе первого президента интересно не это. А совсем другое. Мимоходом в главе «Сатана» на страже родины» я касался одной, но чрезвычайно важной особенности душевного устройства Ельцина. Он патологически не мог быть не первым. Ради ублажения этой вечно сосущей где-то под ложечкой страсти он поссорился с Горбачевым, а потом и разрушил Советский Союз. Казалось бы, живи теперь и радуйся. Но нет. Россия, которую Борис Николаевич, казалось, получил в единоличное царство, расползалась темпами, которые и не снились СССР. Восстала Чечня, фактически отделились его родной Урал и Дальний Восток, на грани национального самоопределения были Татария и Башкирия, Адыгея, Дагестан, Кабардино-Балкария... Не удивлюсь, если эти республики снились первому президенту в кошмарах. И отмахнуться от этих жутких снов не было никакой возможности. Сам ведь еще в эпоху СССР в пику Горбачеву рубанул с плеча: берите суверенитета сколько влезет. А что с возу упало, как известно, не вырубить топором.
Махнуть рукой на необузданных в своем сепаратизме провинциалов Ельцин не мог. Потому что тогда элементарно терял власть. Вернее, начинал ее с кем-то делить. А это, как мы помним, было для него хуже смерти. И в этом, если кого-то не покоробят мои слова, была трагедия первого президента России. Ведь Ельцин метался. Он, как вы помните, осознав, что проамериканский Чубайс распродает Россию — его, Ельцина, Россию! — попытался заменить его державником Полевановым. И поддерживал Владимира Павловича, пока его самого не сломили американцы. На тот же манер случилась война в Чечне. Мятежный генерал Дудаев возомнил о себе больше, чем надо, — покусился на территориальную власть Ельцина. Ну, что поделаешь, не был обучен Джохар Мусаевич придворным хитростям и тонкостям, а то бы, глядишь, бочком-бочком, как Березовский ОРТ, отхватил себе на вечное пользование родную Чечню. Не свезло. Убили.
Впрочем, я уверен, что в большинстве ельцинских провалов в политике виновата даже не медвежья страсть быть единственным в политическом малиннике и даже не банальная неготовность Ельцина быть руководителем страны в такое непростое для нее время, а обстоятельство посложнее. Я уже неоднократно ссылался на слова руководителя нелегальной разведки КГБ СССР Юрия Дроздова, опубликованные в главе «По данным разведки», что скорее всего Ельцин подписал какой-то негласный акт с США. Что это мог быть за акт? Вероятно, некий карт-бланш Госдепартамента США на смещение Ельциным главного до той поры американского друга — Горбачева. Вспомните, кому первым позвонил Ельцин после подписания в Вискулях договора о демонтаже СССР — президенту США Бушу [24] . За сливание Горби янки, как пить дать, потребовали от Бориса Николаевича целый ряд обещаний политического и экономического характера. Объяснять тотальное разграбление России под носом у тертого в имущественных вещах калача-строителя Ельцина исключительно шашнями олигархов — упрощенно. То, что Ельцин терпел распявшее его НТВ исключительно из любви к демократии, которую ему в 1989 году привил покойный академик Сахаров, — верх наивности. Я уверен, что Ельцин метался до конца своей политической карьеры. Искал выход из чудовищной ситуации, куда Россию загнала его жажда абсолютной власти. И выход этот нашел. (Что тем не менее не искупает его вины за развал СССР.) Вероятно, главным благим поступком Ельцина по отношению к родине является то, что своим преемником он сделал Владимира Путина.
24
Президент СССР Михаил Горбачев отчитался о своей отставке в декабре 1991 года тоже сначала перед президентом США Джорджем Бушем-старшим и только потом перед советским народом. Впрочем, мотивы в этих схожих поступках у него с Ельциным были разные. Ельцин, звоня из Беловежской Пущи в Вашингтон, гарантировал себе политическое будущее. А Горбачев — всего лишь жизнь или даже просто свободу.