Как разлагался пластик
Шрифт:
Летом 1928 случилась беда, природа разбушевалась, на область обрушились жуткие ливни. Досталось и нашему селу. Картошка не выросла, погнила капуста… Зима выдалась голодной, но все сплотились, да кое-как ее скоротали, но то – история другая. Тем же летом наше озеро переполнилось и вышло из берегов. Подтопило дорогу и домишки, что стояли неподалеку. Воды было так много, что ручеек, бежавший через каменную плотину, стал больше похож на горную реку. В один день плотину смело, а вместе с ней и часть моста. Вода хлынула из озера, и то стало резво мелеть.
Она на миг замолчала, я набрала воздуха, чтобы заговорить, но мама
– Да, да. Так же, как и прошедшим летом. Ну а чего тут ждать?! Они песком засыплют, булыжников накидают, да и все! А за столько раз можно было и выучиться, что рано или поздно мостик опять смоет. Да что это я все… А! Так вот, вода уходила и уходила, а Феня и Коля стали по вечерам бегать к озеру. Велено было к мосту не ходить, они так и делали, стояли у берега, да камни швыряли. Это они родителям так говорили, но Феня спустя много лет проболталась… Озеро мелело, и спустя время в самом его центре показался небольшой островок, покрытый водорослями. Тогда-то Фенечка и увидела его впервые. Человека в шляпе…
Послышался хруст снега. Мы замерли и переглянулись. Мама вновь подорвалась с кровати и, на сей раз обувшись, на цыпочках покралась к окну. Она высматривала, не отец ли там шагает, а после успокоилась, села на кровать и снова заговорила.
– Они без конца бегали к озеру, но человек и днем, и ночью неизменно оставался на островке. Одним пасмурным утром он пальцем поманил Фенечку к себе. Та замерла, и вся испуганная позвала брата, но мальчишка не откликнулся. Она огляделась, но Коли нигде не было. Спустя мгновенье она увидела в воде русые волосы, бросилась туда и даже успела схватиться за них маленькой ручонкой, но те выскользнули. Больше Колю никто не видел…
Феня ринулась за отцом, тот бродил в воде, но так и не нашел сынишку. Дед Гриша прибежал к твоим деду и бабке, да с ужасом рассказал о случившемся. Вся округа поднялась на уши, Колю искали до глубокой ночи. Феня показала, где последний раз видела брата. Это была большая лужа. Вода ведь вся ушла, и на месте озера осталось несколько отделенных друг от друга лужиц, в которых взрослый человек и по пояс не скроется. Они исходили все вдоль и поперек. Дно было твердым, никакой болотины. Сошлись на том, что сом утащил, но никто так и не осмелился сказать, что сомов в голубом озере отроду не водилось.
Убитый горем отец ходил туда каждый день, да высматривал чего-то в пустоте. Спустя три дня чего-то он там углядел. Жена его рассказывала, что он влетел в дом, схватил ружье и вылетел, как ошпаренный. Она подбежала к окошку и выглядывала, чего там творится. Гриша стоял и смотрел на заполняющееся озеро, а после развернулся и побрел к дому. Весь бледный и трясущийся он вошел в дом, на нем лица не было. А через миг лица не стало взаправду. Он выстрелил себе в голову.
Жена его захворала, и вскоре стала совсем плохая, так что Фенечку пришлось отдать в интернат. Там она надолго не задержалась. История была странная, одной ночью исчезли дети. Бах, и пять ребятишек пропало, все они жили в одной комнате. А наша старушка была шестой. Интернат закрыли, а Феня вернулась домой.
Повествование утомило. Я уж думала прервать любопытный, но откровенно брехливый сказ, однако сдерживалась, ведь впервые за несколько дней захотелось жить. Хотя бы ради того, чтобы дослушать до конца.
– Феня не любила говорить о нем, но кому-то
Я почувствовала холод, но не тот, что принесла нам зима. Холод сковал меня изнутри, отчего было трудно дышать. Со крипом отворилась входная дверь, вошел отец. Мать вскочила и побежала его встречать.
– Идол…
30.12.1991
Дневник
31.12.1991
Чертов петух завопил так рано, а ведь хотелось поспать. Да. Мне нужно спать до вечера, после вставать ненадолго, бродить и ложиться снова. В доме не пахло выпечкой. Запаха не было вовсе, будто очутилась в пещере меж Парижем и Грассом. Да, родители уехали. Их стрекотанье за дверью выводило из себя, но без мамочки с папочкой совсем пусто. В одиночестве рождались странные мысли.
Легла набок, свернувшись эмбрионом. Посмотрела на люстру. Хоть свет ее очень скуден, она бы здорово освещала мое тело, что болтается на веревке. Я бы дрыгала ножками, как балерина в прыжке. Только с табурета прыгать – идея не лучшая. Думаю, провод не выдержит попросту. Да и танец тела в предсмертной агонии… Его конвульсии потеряют лоск, коли тело будет касаться поверхности. Нужно воспарить над всем. Пусть полет и мнимый, как у марионетки на ниточках.
Эстетика и впрямь поражает. Ты разодета в милую сорочку. Она слепит белизной. Несколько часов, и ее цвет совсем в унисон с твоим подвешенным телом. Точнее, уже не с твоим. Мелочь. Твои черты все еще узнаются в мраморном куске льда, что болтается на веревочке. Но ты необратимо меняешься. Думаю, слово «необратимо» шустро насыщается красками, как только выталкиваешь опору из-под ног. Ты даже можешь передумать, но едва ли переделать. Силы стремительно оставляют тебя, и, быть может, это слово будет последним витать в голове.
Красиво. Письмо. Прощанье. Пусть почерк уродлив, а лист испоганен каплями слез, слова ничуть не теряют пронзительности, посыл их отчетлив, хоть и форма размыта солоноватой водой. Дальше нить хронологии, как правило, обрывается. Все мы рано или поздно теряем красоту, как и тело, распертое от газов. Повисший мешок испускает жидкость. Отовсюду. Платье уже не белое вовсе. У тебя гости. Возвращаются папочка с мамочкой. Они тебя любили, но эта картина на мгновенье заставляет их сомневаться в своих чувствах. Стихи об этом не складываются. Да и проза такими подробностями не шибко петрит.
Что ж, стоит повременить. Но когда еще предоставится такой шанс? Они почти все время дома, не сводят с меня глаз. Сейчас я поняла, почему. Я даже не злюсь на них больше.
Они вернулись к обеду, мама как ошпаренная залетела в комнату прямо с пакетом продуктов. Да здесь я, здесь… Она сказала, что сынишка Марины Миша не спит уже которую ночь с похорон. Выяснилось, что у выхода с кладбища я закричала, а после свалилась с ног. Совсем не помню этого… По рассказу мамы, все обернулись и замерли. Повисла тишина, и только Мишка разорался и заплакал.