Как СМЕРШ спас Москву. Герои тайной войны
Шрифт:
К соседнему столу, с сидящими молоденькими артистками и танцовщицами, подошел захмелевший Лаврентий Павлович. Поблескивая овальными стеклами пенсне, с доброй улыбкой спросил:
– Девочки, почему вы так скучны? И бутылки стоят не открытые – некому поухаживать? Что случилось? Где же, где же кавалеры? Куда подевались настоящие мужчины?
Артисткам, тем более молодым, редко когда приходилось встречаться так близко с небожителями. Засмущались молодые дарования, зарумянились у них щеки, сузились глазки в улыбках, – как-никак перед ними народный комиссар внутренних дел Берия, портреты которого в тяжеленных
– Какие проблемы беспокоят вас? – чувственным взглядом больших глаз, прикрытых стеклами очков, обвел он гостей. – Говорите, дамы, не стесняйтесь. Помогу…
У служительниц Терпсихоры проблем и забот, конечно же, был полон рот – прописка близкого человека, приобретение квартиры, установка телефона, выезд за границу на гастроли и прочее, и прочее. Захлопали пробки бутылок – полилось грузинское вино и «Советское шампанское». И вот уже девочки стали смелеть, больше улыбаться и строить глазки высоковозрастным чиновникам, почувствовавшим себя рысаками, словно заявлявшими – мы еще можем взбрыкнуть!
То и дело подходили и подходили к артистическому столу то брюхатые, то худосочные мужики – все от верховной власти, чтобы чокнуться рюмкой или фужером с понравившимися девицами…
Сталин какое-то время после произнесенного тоста сидел отрешенным. Он даже не был сконфужен поведением своего любимца – наркома внутренних дел, выпавшего из колоды своих кремлевских оруженосцев, хотя поначалу хотелось его одернуть. Вождь это умел делать грубо и беспардонно и практиковал такие окрики на банкетах в отношении тех, кого заносило во хмелю. Но тут сдержался. У него в голове произошло переключение от праздничного созерцания к другой реальности. Сталина вдруг прострелила, словно стрела, горячая мысль о судьбе страны, а поэтому, естественно, придав иное направление думам, он на мгновение отключился от застолья, сделавшись вещью в себе.
«Вот пляшут они все, совсем как черти, мои помощники и соратники, словно не понимают, что завтра таких банкетов может и не быть…
Гитлер обманет меня, верить ему нельзя, но провоцировать его тоже опасно. Может, действительно он проводит отвлекающие маневры, чтобы всей мощью обрушиться на британцев, которые у него, как кость в горле. Ведь, по существу, затянувшаяся война с Лондоном – это его мировой позор…»
Ход дальнейших размышлений прервал хохот и ритмичное рукоплескание в такт музыке – в пляс пустился прилично захмелевший первый кавалерист Страны Советов Семен Буденный…
До начала войны оставалось полгода. Время летело быстро. Холодную зиму начала сороковых-роковых сменила весна. После первомайских праздников Сталин решил встретиться с военными.
5 мая 1941 года в Кремле был устроен прием для выпускников военных академий, перед которыми выступил И.В.Сталин. На сей раз он решил соригинальничать – довести до будущих командиров полков и дивизий свежую разведывательную информацию о секретном обращении Гитлера к немецкому офицерскому корпусу.
За основу своего выступления советский лидер взял сообщение источника Берлинской резидентуры «Старшины». В своей шифровке наш негласный помощник информировал о том, что 29 апреля 1941 года фюрер
«…Я преодолел хаос в Германии, восстановил порядок, добился огромного роста производства во всех сферах нашей национальной экономики…
Мне удалось опять вернуть к полезному труду все семь миллионов безработных, участь которых так волновала нас всех…
Я объединил немецкий народ не только в политическом отношении, но и укрепил его военный потенциал, далее я стремился аннулировать страница за страницей тот договор, который в своих 448 статьях содержит самое гнусное насилие, которое когда-либо свершалось над народом и людьми. Я вернул рейху грабительски отнятые у нас в 1919 году провинции, вернул в состав родины миллионы оторванных от нас, глубоко несчастных немцев, восстановил тысячелетнее историческое единство немецкого жизненного пространства…»
А дальше он выскажется определенно:
«В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».
Понятно было, без домысливания, используя этот риторический эффект, кого Гитлер подразумевал под «красной чернью». Со всей очевидностью можно констатировать, что в Третьем рейхе, в частности, в немецких войсках, шла интенсивная идеологическая подготовка похода на Восток. Эта речь была одной из очевидных вех развития европейского кризиса. Именно она переводила стрелки на войну, хотя по опробованной не раз схеме она была полна заверений в миролюбии и хранила молчание о всех подлинных намерениях.
Но Сталин воспринял эту информацию о выступлении Гитлера как выпад в сторону Советского Союза, хотя откровенных нападок, изображающих Москву сатанинской силой, не было. Основной «пороховой бочкой» в Европе он называл Англию.
И все же Сталин высказался определенно:
«Война с Гитлером неизбежна, и, если Молотов и его аппарат наркомата иностранных дел сумеют оттянуть начало войны на два-три месяца, – это наше счастье».
В этих словах руководителя СССР была истина. Если бы нам удалось избежать летнего столкновения сорок первого года, то осенью Гитлер напасть на Россию не решился бы. Во-первых, запротестовали бы генералы, понимающие, что воевать в условиях осеннего бездорожья, холодной и заснеженной зимы и весенней распутицы граничит с авантюрой. Во-вторых, Красная Армия могла лучше подготовиться к отражению противника и встретить врага достойно. И, в-третьих, войну нужно было бы откладывать на следующий год, а Провидение его торопило.
Несмотря на прямолинейные слова, брошенные выпускникам военных академий в Кремле, позиция Сталина по отношению к намерениям Гитлера носила противоречивый характер. Однако многочисленные данные, поступающие от нашей агентуры, свидетельствовали, что подготовка Германии, Италии, Финляндии, Венгрии и Румынии приобрела уже необратимый характер. Ничто не могло остановить сползающую с крутой горы броневую машину рейха, тем более с советским МИДом, с которым Германия перестала считаться. Это четко уловил в свой последний визит в Берлин Вячеслав Молотов.