Как сражалась революция
Шрифт:
Владимир Ильич, смеясь, о чем-то говорил со Склянским.
Первым вопросом, естественно, был вопрос о положении дел на фронте.
Обратившись ко мне, Ленин взял с вертушки возле стола атлас «Железные дороги России», издание Ильина. По этому картографическому материалу мне и пришлось делать доклад. Карты этой я никогда не забуду. На ней имелись лишь основные ориентиры. От волнения у меня исчезли из памяти все названия деревень, где находились части Красной Армии и разворачивались боевые действия. Вероятно заметив мое затруднительное положение, Владимир Ильич облегчил мне доклад подачей реплик,
Обращая внимание Владимира Ильича на развитие военной операции, я стал восхищаться ее красотой. Владимир Ильич немедленно подал реплику, что нам необходимо разбить Колчака, а красиво это будет сделано или нет — для нас несущественно.
Замечание Ленина имело глубокий смысл. Я был военным специалистом старой школы и проглядел, что понятие воевать и драться на войне — не одно и то же.
Оказывается, можно просто, что называется, формально воевать — то, что имело место в первой мировой войне, и можно действительно драться за победу — за то, что стало возможным благодаря осознанию целей и задач войны. Являясь результатом титанической работы партии под руководством В. И. Ленина, это породило новые многообразные формы борьбы.
Волнение мое еще больше усилилось, когда стал излагать перспективы возможного развития событий на Восточном фронте. Владимира Ильича интересовало все: насколько достигнутые успехи устойчивы, что намечено и что делается для закрепления и завершения удара.
Докладывая, меня так и тянуло сказать, что все это только мои частные соображения, что я не у дел и являюсь теперь зрителем того, что происходит на фронте. Однако хорошо помню: ни я, ни Владимир Ильич, ни Склянский этого вопроса не затронули. На этом моя первая встреча с В. И. Лениным закончилась.
Выйдя из кабинета, я, негодуя на себя за свою растерянность, ожидал возвращения товарища Склянского. На обратном пути он ни слова мне не сказал, и из Реввоенсовета я опять отправился на вокзал. И тут опять повторилась старая история. Комендант станции вновь разыскал меня и передал распоряжение явиться в Реввоенсовет. И вот уже третий раз за день пришлось отправиться туда, правда, теперь уже на присланной за мной машине.
В Реввоенсовете товарищ Склянский сообщил, что мне приказано возвращаться в Симбирск и вновь принять командование Восточным фронтом. Такого оборота дела я никак не ожидал и даже считал невозможным, о чем незамедля и сказал ему:
— Как же я могу вернуться на должность командующего фронтом, когда буквально две недели назад был снят? Кто же будет меня слушать?
Указав на неуместность сомнений, Склянский передал приказание Владимира Ильича отправиться в Серпухов, где находился штаб главнокомандующего, которым тогда был И. И. Вацетис, чтобы договориться обо всем, найти с ним, так сказать, общий язык по спорным вопросам.
Неожиданности этого дня продолжались и в Серпухове. Здесь я впервые узнал, что был снят за недисциплинированность. Трудное поручение найти «общий язык» чуть было не обратилось в невыполнимое, когда я стал про-
тестовать против этого самым категорическим образом. Только вмешательство члена Реввоенсовета Республики С. И. Аралова привело к благополучному разрешению конфликта.
Поздно ночью
Республика должна быть единым военным лагерем
Это было в дни, когда наступление на Восточном фронте развивалось вполне успешно. Армия Колчака откатывалась за Уфу. И вдруг, неожиданно, последовал приказ главкома остановиться на реке Белой. Я отказался свернуть наступление, и дело поступило на рассмотрение к Владимиру Ильичу Ленину. Перед ним был поставлен оперативный вопрос исключительной важности. Трудность решения усугублялась тем, что не только главное командование, но и Реввоенсовет Республики в лице его председателя стояли за то, чтобы отказаться от дальнейшего наступления и, остановившись на реке Белой, немедленно начать переброску частей Красной Армии с Восточного фронта на Южный. Яснее говоря, стояли за отказ от указаний В. И. Ленина в первую очередь ликвидировать Колчака.
Владимир Ильич с непревзойденным талантом решил стратегический военный вопрос, потребовав продолжать ликвидацию Колчака с еще большим нажимом, одновременно разрабатывая план переброски войск на Южный фронт по календарным срокам. Главком был сменен (8 июля на эту должность назначили меня). Ставка главного командования перемещалась в Москву.
Недовольный принятым решением, председатель РВС Республики Троцкий подал в отставку. Отставка не была принята, а его фактическое самоустранение, на мой взгляд, мало отразилось на нашей работе. Повседневно и непосредственно руководил Красной Армией Владимир Ильич Ленин.
Руководство это выражалось вовсе не только в том, что ему ежедневно представляли сводки, а зачастую и письменные доклады штаба РВС Республики.
Владимир Ильич организовывал борьбу страны в целом, борьбу, в которой действия Красной Армии были только частью общих мер, превращавших Советскую Республику в единый военный лагерь не на словах, а на деле.
Работать надо по-новому
Вся наша деятельность шла под повседневным контролем и нажимом Ленина. Но и контроль и нажим были какими-то особыми, своими, присущими только ему. Это не был только обнаженный нажим или контрольная проверка исполнения. Это было скорее обнажение твоего неумения работать по-новому. По этому поводу и мне пришлось получить от Владимира Ильича такого, назову — тяжкого, содержания записку.
Дело касалось ликвидации кулацкого восстания под руководством Сапожкова в Приволжском районе. Владимиром Ильичем был задан конкретный вопрос: почему ликвидация не была закончена в назначенный срок? На запрос штаб заготовил достаточно пространный и, надо сказать, маловразумительный доклад. Доклад был охарактеризован Лениным бюрократической отпиской, и главнокомандующему было предложено отказаться от бюрократических навыков. В. И. Ленин как бы указал мне: изволь работать по-новому, слабая сторона в твоей работе — бюрократизм; дальнейшая затяжка в ликвидации восстания нетерпима. В результате подавление мятежа было закончено в срок.