Как становятся предателями
Шрифт:
Штурман молчит.
«Может быть, о том, чтобы посол передал некое письмо?» – бросает лейтенант в лицо палеовийцу, подавшись вперёд через стол – «Вы с Мудаей-Хитвой думали: дикари глупые, как дети малые. Ошиблись! Все ваши разговоры с послом внимательно слушали знающие вохейский люди. И нам прекрасно известно, о чём вы там говорили. В том числе и о содержании письма. От тебя, тюленелов, требуется, чтобы ты сейчас повторил, как можно подробнее, о чём шла речь».
Повинуясь моему сигналу, боец-конвойный резким махом руки снёс штурмана с занимаемого им стула, потом рывком поднял палеовийца на ноги и нанёс серию чувствительных, но не очень опасных ударов по корпусу.
«Это, чтобы ты понял, что никто с тобой шутить не будет» - пояснил Патихики пленному – «Ты должен понимать:
– Хорошо - после небольшого раздумья согласился Тари – Спрашивайте, что вам нужно.
– Итак – начал начальник тюрьмы – Кто из вас первым предложил передать палеовийскому представителю в Вохе сведения о «Далекоплывщем-11» и экипаже через Мудаю-Хитву?
– Я – без заминки ответил штурман – Но только после того, как убедился в том, что вохеец готов помочь….
Айтот Тари продолжал говорить, торопливо отвечая на вопросы лейтенанта Патихики, а мои мысли были уже далеко от Тин-Пау. Признаться, этот тюленелов на пару с бывшим гвардейцем сумели меня удивить: первый тем, что едва не преуспел в подаче весточки своим соплеменникам, а второй – лёгкостью, с какой пошёл на предательство в отношении и союзников, и собственной страны. Причём если пленный офицер в своей попытке сообщить домой о судьбе корабля не вызывал у вашего покорного слуги особых отрицательных эмоций, скорее даже наоборот, определённое уважение, то Мудая в моих глазах упал ещё ниже. Мало того, что дурак, так ещё и изменник. И, самое занятное, совершенно непонятно – чего этому клоуну не хватало. Ну, это, пожалуй, его личное дело. Меня же теперь интересует, как воспользоваться обнаружившимся предательством господина посла.
В первом приближении план уже сложился: задавить напыщенного вохейского индюка фактами, доказывающими его изменническую деятельность; предложить на выбор – или информация о шашнях с палеовийцами становится известной вышестоящему начальству, или гордый сын рода Хитва начинает работать на благо Великой Пеу-Даринги. Наши друзья Тушхи, конечно, сейчас отнюдь не в фаворе у Повелителя Четырёх Берегов, но уж сообщить кому надо о предателе они сумеют. И если на государственного преступника в своих рядах не прореагирует руководство МИДа, то уж Охрана Царских Печатей точно должна заинтересоваться.
– Значит, письмо должен написать сам Мудая-Хитва?- уточнил между тем Патихики.
– Так точно – ответил Айтот Тари.
– Скажешь вохейцу при следующем его визите в тюрьму, чтобы он принёс это письмо, дабы ты мог посмотреть – вмешался я, моментально очнувшись от дум – Дескать, тебе нужно убедиться, всё ли написано так, как нужно.
А что, зачем нам лишние сложности: организовывать слежку за господином послом, организовывать встречу с ним в устраивающей нас обстановке, то есть без вохейской охраны и лишних свидетелей. И, не попустите предки и духи-покровители, ещё чего доброго, он может ведь послание от имени штурмана успеть отправить адресату – из моих орлов агенты наружного наблюдения такие же, какой из бывшего цбу-шихета конспиратор-заговорщик, а случайности исключать нельзя. Тем более, в таком важном деле. А если этот амк выполнит просьбу палеовийца, то всё получится в лучшем виде: во-первых, Мудая сам принесёт железное доказательство своей изменнической деятельности; во-вторых, внутрь тюрьмы для общения с пленными офицерами его пускают без охраны, которая остаётся в караульной.
Патихики ещё долго мурыжил штурмана-тюленелова, уточняя то одно, то другое. Я меж тем слушал опять вполслуха, раздумывая – а не плюнуть ли мне на идущий допрос ради полдника. Победила ответственность: нечего молодому поколению папуасских кадров дурной пример показывать. В итоге к концу все мысли были только о жратве. Наконец даже юношеский энтузиазм вкупе с желанием реабилитироваться за конфуз с кузиной были побеждены голодом – я отчётливо же слышал урчание пустых утроб как моего орла, так и пленного.
Увы, сразу по окончании допроса приступить к перекусу не удалось. Караульный доложил, что заключённый «Ипалу Хититеру» просит немедленной аудиенции у начальника тюрьмы и «большого господина со светлой кожей». Это он меня так обозначил, что ли?
«Давай, веди его сюда» - несколько раздражённо распоряжаюсь. Жрать хочется, а вместо этого приходится заниматься государственными делами.
«Ну?!» - грозно поинтересовался я у палеовийца, за спиной которого мячит коренастый охранник. Подлейтенант на смеси папуасского, вохейского и своего родного языков медленно, тщательно проговаривая каждое слово, произносит: «Я согласен добровольно рассказать всё, что от меня потребуете, о внутреннем устройстве, экономике, армии, флоте Палеове, а также научить ваших воинов пользоваться нашим оружием в обмен на жизнь и свободу Мигарими».
«Хорошо» - отвечаю – «Список вопросов, на которые нужно ответить, тебе вручат в ближайшее время. А пока присоединишься к тем своим соплеменникам, что уже помогают нам». Немного подумав, добавляю: «С Мигарими своей можете миловаться сколько угодно. Но помни – её судьба в твоих руках».
«Макак» уводит тюленелова в камеру, Патихики собирает свои бумаги, и мы с «господином лейтенантом» идём есть. По пути в столовую, расположенную под навесом в противоположном от тюрьмы краю крепости, я высказываю всё, что думаю по поводу молодых оболтусов, которые губят свои желудки нерегулярным питанием. Подчинённый слушает с выражением покорной обречённости на лице: дескать, старческое брюзжание начальника переживём как-нибудь. Нет, точно нужно составлять для государственных служащих регламент с обязательным временем для приёма пищи. А то знаю я своих папуасов….
Расположились за основательным столом из толстых плах. Хозблок Тин-Пау, в отличие от мархонской Цитадели, находился на некотором возвышении по сравнению с внешнем валом и венчающим его частоколом, так что я мог наслаждаться видом темнеющего на глазах залива и россыпей огоньков, обозначающих прибрежные деревни. Занятый созерцанием умиротворяющего пейзажа как-то упускаю из своего внимания Патихики. А тот, оказывается, и не ест, почитай ничего. Нервничает что ли в компании с Великим и Ужасным Сонаваралингой-таки? Даже не пытаюсь выяснить причину вялого аппетита несомненно голодного летинату – а то ещё, не попустите духи-покровители, совсем запугаю парнишку. Просто быстрее заканчиваю ужин и оставляю начальника тюрьмы в одиночестве – авось без меня у того проснётся интерес к каше из коя с рыбой.
– И так, почтенный Мудая-Хитва – произнёс я, улыбаясь -Надеюсь, мы друг друга прекрасно поняли?
Настроение у меня самое благодушное. Чего не скажешь о господине после: как-то маловато поводов для расслабленности, когда сидишь в допросной комнате, на высоком и жёстком стуле, вместо низкого диванчика, как это приято у жителей Внутриморья. Это тюленеловы, нахватавшиеся от ирсийцев всякого, уже приспособились к такой мебели. Впрочем, не совсем привычное для вохейца место, на котором приютилась седалищная часть отставного гвардейца, не главная причина, отчего она у моего собеседника играла в какую-то совершенно независимую от владельца игру. Куда сильнее заботило члена древнего аристократического рода содержимое нашего с ним разговора: не каждый день тебя «припирают к стенке» в связи с твоим обнаружившимся сотрудничеством с врагом отчества. Тот факт, что разоблачили славного Мудаю не соотечественники, а всего лишь союзники-вассалы, утешал наделённого немалыми полномочьями представителя Повелителя Четырёх Берегов мало.