Как становятся предателями

Кацман Изяслав

В общем, брак выходил неравным, соответственно, и положение матушки Лимпора и его самого было незавидным: сын не то третьей жены, не то вообще наложницы. От двух первых супружниц, через коих закреплялись связи с семействами точно таких же благородных, папаша имел целый выводок законных наследников. Самое большее, что светило будущему шпиону – служить на подхвате у братьев по отцу.

Захват палеовийцами острова прошёл как-то мимо семилетнего Лимпора: панические пересказы обитательницами женской половины дома слухов об ужасных и непобедимых чужаках в железных кораблях; отец, пинками и криками погоняющий старших сыновей и слуг-рабов, чтобы быстрее вооружались и собирались на помощь князю; уходящий по пыльной дороге

отряд домочадцев и ополченцев-крестьян во главе с хозяином; повисший над поместьем женский вой спустя три дня, когда с побережья вернулась жалкая кучка уцелевших в устроенной тюленеловами бойне.

Потом напряжённое ожидание жутких варваров, получивших заёмную силу от демонов с далёкого Запада…. И некоторое даже разочарование, когда страшные и ужасные палеовийцы, которыми пугали детей, оказались обыкновенными дядьками, цветом кожи мало отличающимися от населения острова. Подумаешь, вместо туник носят штаны и рубахи, так это ерунда – вон, вангры с Лодиса, по рассказам бывавших там, тоже так одеваются. Ну и вооружены не мечами, а плюющимися огнём жезлами.

В поместье разместился небольшой отряд чужеземцев во главе с дослужившимся до лейтенанта унтером из хультов. Его «ударной бригаде номер восемь» был поручен захват группы островов, в который входил и родной лимпоров. Больше пятнадцати лет он воевал за Палеове, пройдя с десяток кампаний, заработав кучу ранений, наград и офицерский чин. Пока, наконец, начальство не сочло, что крови во славу Союза и во благо Сильномогучих Мужей крестьянским сыном пролито достаточно. И из «ударников» перевело в «колониалы», попутно повысив в звании до капитана и наделив ставшим бесхозным имением. За компанию с офицером на заслуженный отдых отправили и пару десятков ветеранов его же роты, ставших костяком формирующегося полка колониальной пехоты.

Обо всех этих подробностях, впрочем, Лимпор узнал значительно позже. Пока же он только видел, что на мужской половине дома обосновался незнакомый дядька со своими людьми. В жизни большинства обитательниц женской половины особых изменений на первых порах не последовало: разве что распоряжались хозяйством теперь не старшие жёны пропавшего господина, низведённые до положения служанок, а сами чужаки, гонявшие обитателей виллы, не делая различия, между экс-хозяйками и прислугой.

Будущему агенту Заокраиного Запада, пожалуй, смена хозяина имения даже на пользу пошла: те из единокровных братьев от благородных мамаш, что раньше постоянно гнобили сына «худородной», теперь притихли и оставили его в покое; а ещё у тюленеловов были такие вкусные вещи как сладкие батончики и ещё болеесладкое тягучее молоко в огромных жестяных банках, которыми они иногда угощали детвору. Кроме того, иной раз, под настроение, позволяли поглядеть и даже потрогать бьющие огнём жезлы и прочие железки, коих у палеовийцев было предостаточно.

Причём к Лимпору новый хозяин, а вслед за ним и его бойцы, относился лучше, чем к прочим. Что и не удивительно, учитывая, что командир палеовийцев обратил внимание на мать будущего шпиона – со вполне наглядными последствиями в виде быстро растущего живота.

Надо отдать должное офицеру-тюленелову – тот, обнаружив беременность «трофейной» любовницы, быстренько организовал заключение брака по палеовийскому законодательству. Более того, официально усыновил Лимпора и его младшую сестру. И в дальнейшем не делил детей на родных и приёмных.

В общем, благодаря странному выверту судьбы мой собеседник получил статус намного выше того, который ему светил без иноземного вторжения: отчим в иерархии колонии уверенно входил в первую двадцатку – командир полка колониальной пехоты, владелец сотен гектар земли, обрабатываемой туземцами, палеовийцами-отставниками, а также переселенцами с островов Западного архипелага. Последних вывозили в рамках политики ассимиляции и перемешивания

населения завоёванных территорий. Впрочем, до получения из покоренных более-менее однородной массы было пока ещё далеко – даже сейчас перемещённые, в лучшем случае, формировали средние ступени сословно-кастовой пирамиды, а их относительная лояльность Союзу Палеове основывалась на противопоставлении местным, чьей землёй они наделялись по воле колониальной администрации.

Начальная и средняя школа для детей колонистов-палеовийцев прошли у Лимпора без особых забот: новые знания схватывал он на лету, быстро выучив, в дополнение к укрийскому и местному, язык новых хозяев; со сверстниками тоже проблем не было. В последнем ничего удивительного – добрая половина одноклассников принадлежала к полукровкам. Его отчим был не одинок в своей судьбе: многие обзаводились жёнами из покорённых и завоёванных народов. Потому происхождение родительниц учащихся было весьма пёстрым – проще, наверное, перечислить, кого среди них не попадалось. На этом фоне приёмный сын местного полковника ничем не выделялся.

А вот в старших классах….

«Мы всё равно чувствовали себя людьми второго сорта. Я и мои товарищи по школе. И видели вокруг много несправедливости. И многие взрослые позволяли себе невосторженные высказывания о Сильномогучих Мужах и проводимой ими политике» – пояснил Лимпор – «И подпольная организация для освобождения ставшего нашим домом острова от палеовийского господства была просто неизбежна».

Выслушивая подробности деятельности подпольщиков, даже не знаю, от чего охреневать больше: от того, что затеяли все эти взрослые игры (а планировали они не много не мало – вооружённое восстание, освобождение острова от власти Палеове и построение справедливого, по своему разумению, общества) пацаны тринадцати-шестнадцати лет, от того ли, что все они поголовно принадлежали к местным «лучшим семействам» или же от совершенной бредовости идеи устроить революцию в колонии, где несколько тысяч палеовийцев и выходцев с Кельбека и Тойна держали контроль над многократно их превосходящими в численности туземцами только благодаря поддержке метрополии.

Почти два года всё не выходило за рамки небольших кружков, участники которых зачастую даже и не догадывались о единомышленниках, собирающихся буквально в двух шагах. Пока не случилась неудачная карательная экспедиция на Пеу. «Все увидели, что слуг Жирных Котов можно бить, причём для этого не обязательно получать помощь от Икарии» – говорил Лимпор, горячась – «Для нас тот унизительный разгром колониалов с Чинуля стал настоящим праздником и примером для подражания! Имя Сонаваралинги звучало на всех тайных собраниях!» Вот так, сам того совершенно не зная и не подозревая, ваш покорный слуга и стал кумиром решительно настроенной молодёжи на далёких от Пеу-Даринги островах.

Увы, эйфория и нарастание радикальных настроений сослужили юным революционерам плохую службу: в подпольные группы вступало всё больше народу, теперь не только «креолы», но и туземцы. В общем, из этих кружков не успела сложиться более-менее оформленная организация, когда пошли аресты.

Лимпора задержали в училище (так я перевёл для себя палеовийское слово, означающее что-то среднее между техникумом и ВУЗом) – три агента «Безопасности Родины» вошли в аудиторию прямо посреди лекции и надели на него наручники.

– Шрамы на теле тогда получил? – спрашиваю, вспомнив строчку из протокола осмотра шпиона.

– Да – кивнул головой тот – «Беры» накрыли многих. Но очень боялись, что кто-то выскользнул из расставленных сетей. Поэтому в средствах не стеснялись, не взирая на положение родителей. Не буду врать, что держался как герой. Я тогда сдал всех, кого знал или хотя бы догадывался. В умении работать «мясникам» не откажешь – лицо Лимпора скривилось в горестной гримасе: куда девался прежний ироничный и улыбчивый собеседник.