Как становятся предателями

Кацман Изяслав

– Хитва, пожалуй, это сможет сделать – ответил начальник Третьего Стола и тут же добавил – Но мои сапёры нужны на обустройстве дополнительных береговых укреплений.

– Хорошо, Тридцать первый цаб и сотню из Тридцать второго выделяешь на Огокскую дорогу, две сотни оставляешь в Мар-Хоне и Тин-Пау.

– Слушаюсь! – гаркнул Логурикапи.

– Свободны. Идите. И помните: всё держать в тайне от подчинённых, друзей и родственников.

Ну ладно, хоть молодецки кричать «Слушаюсь» и «Так точно» мои бравые вояки научились. Интересно откуда они этого набрались. Такое ощущение, что подобное само собой заводится, когда начинаются эти игрушки в звания и форму.

Господа

офицеры покидают меня. В голове крутится одно: сохранили бы планируемую операцию по установлению контроля над Бонко в секрете хотя бы на стадии разработки. На абсолютное молчание причастных в период подготовки к походу на восток я даже и не надеюсь – тогда уж всяко найдутся среди наших вояк болтуны, через которых поползут слухи.

А мне предстоит сегодня ещё одно дело. Причём, куда деликатнее, нежели выдача армейскому командованию задания сверстать план по захвату самого крупного из неподконтрольных центральной власти кусков Пеу. И даже деликатнее, чем подталкивание вохейского посла к нужным мне выводам.

Сижу ещё несколько минут, настраиваясь и морально готовясь. Потом резко встаю и выхожу из кабинета, поворачивая к чёрному входу из дворца типулу-таками, под чернильно-синее небо вечерних тропиков. Раноре с парой своих сунийцев уже ожидают меня на хоздворе возле калитки, через которую заносят продукты на кухню и вытаскивают из дворца мусор. Я молча мотаю им головой – дескать, следуйте за мной.

Путь наш пролегает в южную, «новую», часть Тенука. Проходим неровными улицами с мастерскими и лавками, оставляем по левую руку пару небольших заводиков, стоящих на отшибе от жилых кварталов, вновь идём, то и дело сворачивая, вдоль домов ремесленников и торговцев, совмещающих жилище с рабочими местами: да, широко расстроилась столица Пеу-Даринги за последние десять лет. Последнее «подношение Тобу-Нокоре» от обитателей города дало почти пятнадцать тысяч ракушек тонопу. Учитывая, что собираются они с подданных Солнцеликой и Духами Хранимой старше четырнадцати лет, всё население раза в два или два с половиной больше. Принимая во внимание папуасскую многодетность, можно было бы предположить цифру и выше, но следовало учитывать немалую долю холостых и неустроенных среди городской публики. Так что лично я вслед за начальником столичной полиции склоняюсь к тому, что коэффициент, на который следует умножать число налогоплательщиков, лежит где-то ближе к двойке.

Возле одного из ничем не примечательных домов-мастерских останавливаемся. Над входом висит корявое изображение перекрещенных молотка с топором, долженствующее обозначать род занятий хозяина – столярно-плотницкие работы.

Сунийцы остаются караулить у входа, я же проскальзываю внутрь мастерской, на ходу накидывая специально прихваченный грубого полотна плащ с капюшоном. Обдумывая предстоящую операцию, я сперва хотел привлечьстоящего сейчас снаружи троюродного брата моего верного Раноре по имени Погоноре, совсем недавно пополнившего ряды моей личной охраны, и потому ещё не успевшего примелькаться в столице. Но по здравому размышлению решил сделать всё сам – и без свидетелей обойдусь, и смогу быть уверенным, что никто случайно не переврёт нужные слова. Пахнет свежеструганным деревом и олифой. Последнюю варят в паре тенхорабитских мастерских из привозного «вохейского» масла. Местное пальмовое, не знаю уж почему, заморские специалисты забраковали – мне заморачиваться такой мелочью было в своё время недосуг, просто принял к сведенью, что сырьё из растущих кое-где у нас на Пеу пальм, дающих целые грозди немалого размера маслянистых плодов, на производство лакокрасочных материалов не годится. Масляная краска к числу вещей стратегически-критических

не относилась, потому я отдал всё, что с ней связано, на откуп частному капиталу.

В мастерской горят несколько плошек, чадя драгоценным пальмовым маслом, которое никто из папуасов или их сородичей с Иханары не стал бы жечь ради освещения – нормальному обитателю каменновековых задворков ихемской Ойкумены не пришло бы в голову без очень уж уважительных причин работать при искусственном освещении. Вот на таких мелочах и палятся шпионы….

Капюшон на несколько размеров больше вроде бы скрывает моё лицо, но всё равно держусь в тени, за штабелем досок. Хриплым от волнения голосом зову владельца мастерской. Тот с видимой неохотой выползает откуда-то с задней части дома, выходящей во внутренний двор.

– Чего надо? – не очень любезно спрашивает столяр, что для ремесленника, живущего с заказов клиентов, несколько странно. Тёмно-коричневое лицо его, изрезанное парой шрамов, изображает крайнее раздражение: дескать, оторвали человека от важного дела.

– Ты Хлонве Столяр? – интересуюсь.

– Ну, допустим – отвечает хозяин.

– Хорошо – говорю в нос – Я знаю, кто ты такой на самом деле – последние слова выходят у меня с некоторым нажимом.

– И? – мой собеседник напрягся. Я бы даже сказал – подобрался, словно для прыжка. В руках его словно по волшебству появилась внушительных размеров стамеска с остро заточенным наконечником.

– Успокойся – стараясь придать голосу максимальное дружелюбие – Перед тобой друг. Я здесь не затем, чтобы схватить тебя, а сообщить кое-какие сведения, которые могут помочь вашим вождям на Иханаре.

– И что же ты хочешь сообщить? – спрашивает Хлонве после некоторого молчания.

Я выдаю заранее заготовленный и даже пару раз проговоренный (про себя, разумеется) текст. Много времени речь моя не занимает, и воцаряется напряжённая тишина.

– А тебе какая выгода от всего этого? – недоверчиво бросает хозяин – Почему я должен верить неизвестно кому?

Сказал бы я, какая такая у меня выгода – да боюсь, не поверит, чертяка заморский.

Потому говорю совсем другое, надеюсь, более правдоподобное с его точки зрения: «Я суниец с востока острова. Там мой народ гане. Когда я покинул родное Бонко, то думал, что здесь меня будут считать равными дареоям. Но и здесь, в Тенуке к нам, суне, относятся как к низшим. И любой ублюдок из местных дареоев считает себя выше нас. Я и мои товарищи хотим свободы от власти дареоев Сонаваралинги с его «пану макаки» и вохейцами. И готовы ради этого помогать врагам дареоев».

– Откуда тебе известно про корабли? – задает резонный вопрос Столяр.

– Мой дядя служит в «пану макаки», вот и услышал случайно – выдаю очередную часть «легенды», сконструированной на основе биографии стоящего сейчас на карауле снаружи Погоноре – Он там давно, с того похода, когда Раминаганива стала типулу-таками. Но до сих пор находятся дареойские ублюдки, напоминающие ему его ганеойское происхождение.

– Чего ты хочешь за сообщённые сведения? – после длительной паузы вдруг спрашивает Столяр.

– Ничего – отвечаю – Но если не жалко, можешь дать несколько серебряных монет, сколько сочтёшь нужным.

– Хорошо – хозяин мастерской исчезает из моего поля зрения на минуту или две, а появившись, протягивает руку и суёт мне в ладонь небольшой мешочек с монетами.

– Ну, я пошёл – говорю и проскальзываю к двери боком, спину подставлять хозяину мастерской не рискую, мало ли что тому в голову взбредёт – не приведи Морской Владыка, ещё решит «зачистить» узнавшего откуда-то его секрет гостя. Хлонве бурчит что-то нечленораздельное, видимо, долженствующее означать не то прощание, не то предложение заглядывать ещё.