Как убить золотого соловья
Шрифт:
– Эта вроде бы скоро отвалит, – шепнула мне Яна.
В свои девятнадцать она еще могла не знать, что старушка, погруженная в проблемы сельского хозяйства, способна отвалить часа через два.
– Вы не возражаете?
Такой вопрос был предписан правилами хорошего тона. Старая дама опустила ворох газет, скрепленных деревянной планкой, и отвела лорнет.
– Ах, пожалуйста, – воскликнула она любезно.
Только я помог веснушчатой надоеде снять пальто и мы сели за столик, как появилась официантка.
– Девушке грог, – заказал
– Его нет, – официантка покачала головой. – Вермут?
– Давайте, – согласился я.
– А грог, – седая официантка улыбнулась, – грог без воды?
Она помнила меня. И в ее улыбку закралась грусть. На сей раз рядом со мной была не Геда. Мои воспоминания… Мои сентиментальные воспоминания…
– Как это… без воды? – удивилась Яна.
– Обычный грог. – И я послал официантке ответную улыбку.
Сюда мы ходили с Гедой в наш первый год. Сидели здесь вместе над учебниками. И навсегда остались преданы этой кондитерской. Из какого-то суеверного чувства благоговения, что ли. Хотя меня это потом стало раздражать. Но я твердо знал: если спустя столько лет мне когда-либо и удавалось доставить Геде настоящее удовольствие, так это когда я звал ее сюда. Удовольствием, однако, это было лишь для нее.
Раскусила ли нас седая официантка? Скорее всего – да, хотя, может быть, и нет, ведь все те годы мы могли ей казаться не более чем скучающей супружеской парой. А Геда всегда заказывала чистый горячий ром. В последнее время, правда, пани редактор Маркова пила не простой, а импортный «Кей».
– Что с тобой? – спросила заботливо Яна.
– А что? – встрепенулся я.
– У тебя такое лицо…
– Извини.
Она пожала плечами:
– Это твое дело… если ты ходишь со мною по своим заветным местам. Пустился в воспоминания, да?
– Угадала, – сказал я, – тебя это задевает?
– Не знаю, – ответила Яна, – смотря о чем ты вспоминал. Ты не пьешь грог?
– Нет.
– Ага, – сказала надоеда, – значит, это твоя подруга любила чистый ром.
– Соображаешь, – похвалил ее я.
– Вредная привычка, – не дала себя сбить Яна, и ее передернуло: – Бр-р, чистый ром. Она, должно быть… – наступила пауза.
– Что ты хотела сказать?
– Меня иногда заносит, – мудро заметила Яна.
– Вот, пожалуйста. – Официантка поставила перед нами вермут в узком высоком бокале и пузатый дымящийся сосуд с грогом.
– Спасибо.
– Пирожные закажете?
Эта официантка всегда спрашивала насчет пирожных. Я вопросительно взглянул на Яну. Она капризно надула губы.
– Выходит, что нет, – сказал я.
Официантка отвернулась.
– Не люблю сладкое, – пояснила Яна.
Старушка с лорнетом внезапно отложила газеты:
– Подождите, я расплачусь.
Геда тоже не любит сладкое.
– До свидания, – попрощалась с нами старушка. И мне показалось… мне показалось, что она подмигнула Яне.
– А с этим своим парнем ты в самом деле покончила? –
– А тебе действительно интересно?
– Разумеется.
– Тогда сбавь обороты, – усмехнулась Яна, – не собираешься ли ты после двух дней знакомства меня ревновать?
– Я не это имел в виду.
– А что ты имел в виду? – Она слегка подула на свой грог, он еще не успел остыть.
– Да так, – сказал я. – Что ты вообще за человек?
– У меня есть одна неприятная черта, – кокетливо ответила Яна, – я ужасно люблю мистифицировать.
Девица начала мне надоедать.
– Извини, – я взглянул на часы, – у меня дела. Оставлю тебе деньги, ладно? – Я достал купюру, положил ее на красноватый блестящий стол и допил свой вермут.
– А как же… – выдохнула она смущенно.
– Что – как же?
– Я купила на завтра на полшестого билеты в кино… Для нас.
– Что это тебе вдруг вздумалось? – Я невольно засмеялся.
– Я решила…
– А куда? – нетерпеливо спросил я, надевая пальто.
– В «Бланик», – пискнула Яна.
– Ну ладно, – сказал я. – Пока!
– Так ты придешь?
– Я тоже обожаю мистификации, – состроил я страшное лицо, – так что посмотрим.
26
– Ах, как все запуталось! – горестно покачала головой пани Махачкова. – И кто бы мог подумать… Но так уж, Честик, заведено. По-другому и не бывает. Нет, не бывает – и все тут! – пессимистически заключила она.
Было еще не так поздно, около половины девятого, и в зале за стеной шла дискотека. Мы говорили вполголоса.
– А в шутке-то, пожалуй, была доля правды, – произнес задумчиво Добеш, – я ему сегодня после обеда весь телефон оборвал. Пропал, просто-таки испарился.
– Не может быть, – зашептал Гертнер. – Почему именно Бонди?
– Все так странно, – пожал плечами Богоуш Колда, – с одной стороны, я ничего не понимаю, а с другой – абсолютно ничему не удивляюсь.
– Точно, – кивнул я, – со мной тот же случай.
– Ну, да вы же и проходите по этому делу на пару, – вежливо заметил Бубеничек.
Добеш, Колда, Гертнер, Бубеничек и я – в таком составе сидели мы в тот вечер в «Ротонде».
– Когда я в последний раз говорил с Грешным… – начал я. – Это было сегодня утром, в общем, до обеда. Он делал такие странные намеки.
– Какие? – заинтересовался Бубеничек.
– Да вот на Томаша намекал, – сказал я, – на его статьи о Зузане в «Подружке».
– Ну да? – сглотнул Том.
– Смотрите-ка, – обрадовался Добеш.
И напрасно, так как я тут же добавил:
– О тебе он тоже говорил. Что, мол, ты собираешься жениться, а главное – о Зузанином контракте.
Это подействовало – Добеш мгновенно помрачнел и взорвался:
– Какая чушь! Они хотят нас поссорить, вот и провоцируют!
– Зачем, – деловито возразил Бубеничек, – зачем бы им это делать?