Как укротить леди
Шрифт:
– Иначе вы, конечно, не могли выразиться! – пробормотала она, лихорадочно ища выход из положения. Пока что единственное, что пришло ей в голову, – это закрыть глаза, будто эта детская уловка могла сделать ее невидимой. Поняв, что на самом деле это не поможет, она открыла глаза, обернулась и увидела, что Лукас вышел.
Она так замерзла, что у нее зуб на зуб не попадал. А он оставил ее здесь погибать от холода!
Через минуту он возвратился, и она снова поспешила закрыть глаза.
– Я попросил принести обед в
– Вы так гордитесь собой, да? Наверное, ждете от меня благодарности?
Одно из сложенных полотенец упало в воду.
– Лукас!
– У меня осталось еще два. Но – только два. Подумайте об этом, прежде чем снова решите насмехаться надо мной.
– Лукас, прошу вас! – едва выговорила она задеревеневшими губами.
– Я расправлю полотенце, отвернусь, а вы вылезайте и дайте мне завернуть вас в него.
– У меня есть идея получше. Положите полотенце вот на этот стул, выйдите из комнаты, и тогда я вылезу из ванны.
Он усмехнулся:
– Мне больше по душе мое предложение. И прежде чем вы возразите, Николь, помните, что полотенца выдаю я.
– Тогда отвернитесь и обязательно закройте глаза, – стала она торговаться.
– Похоже, мы в первый раз с нашей встречи пришли к общему согласию. Это заставляет меня думать, что возможно все! Хорошо. Только осторожно, не поскользнитесь.
Николь подождала, пока он не развернет полотенце полностью. К счастью, размером оно оказалось с простыню, так что она сможет завернуться в него почти целиком. Как только он отвернулся и зажмурился, она встала и бросилась вперед, на полотенце.
Он сразу обхватил ее, полностью завернув в махровую ткань, потом легко, словно перышко, вынул из воды и держал, не позволяя ее ногам коснуться пола.
– Господи, как приятно вас ощущать, – шепнул он и поцеловал ее за ушком. – Но у вашей кожи вкус мыла!
Она с удовольствием стукнула бы его, но была целиком завернута в полотенце, спеленута, как кокон!
– Поставьте… меня… на пол.
– Да, пожалуй, пора. – Лукас осторожно поставил ее на ноги и отошел в сторону. – Вы сами справитесь?
– Сумею ли я вытереться и одеться, хотите вы сказать? – спросила она, забившись за спинку кровати, дальнюю от камина. – А почему вы спрашиваете? Разве вам самим нужна для этого помощь камердинера?
Он почесал бровь, но она видела его улыбку.
– Туше, моя прелесть. Я жду у себя, когда вы будете готовы. Нам принесли ветчину, причем срезали с нее весь жир.
– О! Я так люблю ветчину, особенно когда она нежная и хорошо прокопченная. – У нее заурчало в желудке, и она испугалась, что он услышал. А она еще была мокрой, замерзшей и стояла в стороне от огня. – Я скоро приду к вам.
Он в шутку отвесил ей церемонный поклон и вышел, старательно прикрыв за собой дверь.
Николь заторопилась.
Босиком
Жена хозяина предлагала распаковать ее дорожную сумку, которую принесли в комнату, но Николь отослала ее, опасаясь, что долго не выдержит своей роли и выдаст себя смехом.
Теперь нужно было посмотреть, что из вещей приказала упаковать для нее Лидия.
Она расстегнула ремни, раскрыла сумку и сначала выудила свою амазонку, а за ней утреннее муслиновое платье, у которого – вот досада! – по всей спине тянулся длинный ряд пуговок. Нет, его без посторонней помощи не надеть!
Николь выложила на кровать нижнее белье, затем снова нырнула в сумку, нащупала на самом дне еще какие-то вещи, обрадовалась, извлекла их на свет – и с ужасом уставилась на теплую ночную рубашку и халат.
Это были не ее вещи! Они принадлежали Лидии, которая надевала их только во время болезни, когда испытывала потребность укутаться во что-то теплое и уютное.
Потому что застежка на ночной рубашке доходила почти до подбородка, рукава спускались ниже кистей, а подол касался пола. Это была не рубашка, а настоящий саван!
Но поскольку Николь никак не могла согреться даже после того, как растерлась полотенцем, приходилось выбирать: либо облачиться в этот саван, либо надеть единственный комплект чистого белья и платье, а потом не только просить Лукаса застегнуть его, но и расстегнуть, когда она будет ложиться спать…
– Черт с ним! – вслух решила она и влезла в ночную рубашку с чересчур длинными рукавами, так что из-под кружевной оторочки едва виднелись кончики ее пальцев, затем быстро накинула халат с лифом, вышитым глупыми желтыми розочками.
Николь видела ночные сорочки своей матери и, быстро поняв, что предпочитает ощущение на теле шелка или атласа, придирчиво выбирала себе белье в лавках на Бонд-стрит. Неужели Лидия не могла упаковать ее ночной комплект из желтой рубашки и такого же пеньюара с отделкой из венецианских кружев вокруг ворота, на манжетах и на подоле?!
Иногда ее сестра была такой… такой несообразительной.
Николь приподняла волосы и, чтобы предохранить халат от влаги, накинула на плечи последнее сухое полотенце.
Порывшись в сумке в последний раз, она извлекла маленький ящичек с зубной щеткой, зубным порошком и гребень из черепахового панциря, оправленный в серебро, и принялась расчесывать волосы, рывками расправляя спутанные пряди, так что слезы выступали на глазах.
Наконец, приведя голову в более или менее приличный вид, она быстро перебежала комнату – стараясь не глядеть в зеркало, чтобы не испугаться собственного отражения, – и, не утруждая себя стуком, вошла в комнату Лукаса.