Как в первый раз
Шрифт:
Глубоко вздохнув, он поднял глаза — в них горели страсть и вызов. Дана смело встретила его взгляд. Взоры их скрестились: воспоминания давних дней вихрем закружились в мозгу. Кейн сорвал с себя кожаный пиджак и швырнул его на пол, за пиджаком последовала и черная рубашка.
Дана не в силах была ни заговорить, ни пошевелиться. Что толку отрицать — она хотела увидеть его нагую грудь, прикоснуться к ней, положить на нее ладони. И теперь, когда глазам ее предстало это чудное зрелище — широкая грудь, тугие мускулы, блеск чистой загорелой кожи, кудрявая темная
Не помня себя от восторга, она протянула к нему ладони. Но Кейн не собирался уступать инициативу: он перехватил руки Даны, положил на свои плечи, а сам обхватил ее за талию и, словно в танце, привлек к себе. Напряженные соски ее коснулись его обнаженной кожи. Несколько мгновений Кейн стоял неподвижно, слегка покачивая Дану из стороны в сторону, чтобы усилить утонченное наслаждение близости, затем прижал ее податливое тело к своему — твердому и мускулистому. Объятия их становились все крепче, жар двух стремящихся друг к другу тел — все жарче. Дана закрыла глаза, наслаждаясь удивительными ощущениями: ей казалось, что она растворяется в Кейне, тонет в нем — и не было на свете ничего прекраснее этого.
Кейн не хотел спешить. Он рассчитывал любить Дану медленно, наслаждаясь каждым неповторимым оттенком ее женственности, осуществляя одну за другой все фантазии, которыми тешил себя долгие годы, не спеша возмещать многолетние страдания одиночества и неудовлетворенности…
Но неторопливого наслаждения любовью не получилось. Не успел Кейн оглянуться, как уже бросил Дану на кровать, сорвал с нее оставшуюся одежду… Хорошо хоть не забыл о защите!
Она лежала перед ним, соблазнительно раскинув ноги, — чувственно-бесстыдная в своей самозабвенной страсти, жаждущая, ждущая. Дана жадно, словно хотела поглотить его, скользила по его обнаженной фигуре взглядом, в котором читалась мольба: «Возьми меня, возьми скорее, я твоя!»
И Кейн овладел ею — овладел страстно и яростно, и с каждым мощным толчком в мозгу его ударами колокола отдавалось ее имя: Дана, Дана, Дана! Она обхватывала его все теснее, и жар ее лона, окружив его горячим кольцом, призывал поскорее излиться в самую глубину ее существа.
Он излился — и раз, и другой, и третий. Но этого было недостаточно. Кейн хотел большего, гораздо большего… его многолетний голод требовал насыщения, требовал слиться с этой прекрасной женщиной и познать ее до конца, во всем многообразии ее чувственности; ощутить каждую линию, каждый изгиб ее тела, ее вкус, ее запах, сладость ее уст, жар ее сокровенного естества; узнать ее во всех позах и положениях, какие только придут на ум ему или ей.
Кейн не знал, сколько презервативов израсходовал, — помнил только, что доставал один пакетик за другим и всякий раз радовался, что запас еще велик. Он не ощущал ни усталости, ни пресыщения: нетерпеливая жажда Даны, ее поцелуи и ласки действовали
Наконец он поцеловал ее в последний раз и, неохотно оторвавшись от ее губ, прошептал:
— Дана, мне пора идти.
Кейн поднялся и принялся разыскивать свою одежду, стараясь не смотреть в сторону Даны, чтобы не поддаться искушению остаться.
— А сколько времени? — растерянно спросила она, потрясенная внезапным переходом от мечты к реальности.
— Полночь.
— Но мы… мы и пары слов не сказали друг другу!
— По-моему, мы прекрасно пообщались, — широко улыбнувшись, возразил Кейн.
Сунув ноги в кожаные туфли, он вышел в кухню, где остались пиджак и рубашка. Кейн надевал пиджак, когда Дана снова заговорила:
— Скажи, Кейн… это все, чего ты от меня хочешь?
Он нахмурился, неприятно пораженный как самим вопросом, так и холодностью ее тона. Кейн вернулся в комнату, чтобы взглянуть Дане в лицо. Она лежала на боку, подперев голову рукой; глаза полускрыты длинными ресницами, на лице непроницаемое выражение. Чувственная любовница уступила место бесстрастной незнакомке.
— Нет, конечно нет, — ответил он, не в силах отвести глаз от великолепного изгиба ее талии и бедра. — Я позвоню тебе… мы еще встретимся. Если, конечно, ты хочешь от меня чего-то еще, — с вызовом добавил Кейн.
Он не сомневался, что Дана по-прежнему желает его — и она немедленно подтвердила его уверенность.
— Иного ответа я не желала.
— Отлично! — Он улыбнулся. — Тогда — до новой встречи.
Но Дана не улыбнулась в ответ.
— Только помни, что я тоже человек.
Что за странные нотки прозвучали в ее голосе — неужели уязвимость? Чего же она от него хочет?
— Дана, я помню об этом! — заверил Кейн. Разумеется, помнит и уважает в ней личность — достаточно подумать о том, с каким упорством она защищает свою независимость от деспотичного отца!
— Тогда и веди себя со мной, как с человеком! — внезапно взорвалась Дана — щеки окрасились гневным румянцем, глаза полыхнули яростью. — А не как с куклой: взял, поиграл и бросил! Если не можешь остаться — хотя бы объясни почему!
Ее неожиданный гнев вызвал у Кейна ответную реакцию. А сама-то она как с ним обращалась? Сбежала, исчезла на десять лет! Когда он в ней нуждался, ее не было рядом! А теперь — слишком поздно. Он не обязан ничего ей рассказывать.
Но гнев тут же уступил место трезвому размышлению. Если он намерен встречаться с Даной и дальше, то рано или поздно должен будет рассказать ей о своих семейных обстоятельствах. А Кейн не сомневался, что захочет с ней увидеться еще не раз и не два.
— Дана, у меня есть обязательства перед родными. Мама не засыпает без болеутоляющих…