Как воспитать ниндзю

Тимуриды Люда и Игорь

– Это что, местный сумасшедший?! – холодно спросила я.

– Нет, это местный доктор, – довольно ответил он, внимательно меня разглядывая. – Как самочувствие, больная? – церемонно спросил он, делая книксен вместо поклона.

– Если вы еще раз назовете меня этим паршивым оскорблением, то точно станете больным, – пригрозила я.

– Ну... она вроде дышит, – сделал вывод он.

Я сидела и нагло заправляла одежду.

– Куда это вы собираетесь, леди? – подозрительно спросил он.

– На бал, – держа расческу в зубах и поправляя жемчуг на косе, невозмутимо

ответила я, – неужели я буду тут сидеть, когда все танцуют...

– Вообще-то вам полагается спать и лежать... – осторожно заметил доктор.

– Если она встала, это навсегда, – сказала мама. – Вообще-то лежать и плакать, когда кто-то танцует, не в ее духе...

– Они как раз там развеселились! – не выдержал доктор.

– Как раз время идти, вы не находите, раньше ведь там было скууучно, – заметила я.

– Может вас связать? – вежливо спросил доктор. – Будете лежать, как нормальная больная... – И предложил. – Я вызову санитаров? У меня как раз есть одна рубашка.

– Лу, может действительно... – тихо спросила мама, – тебе лучше полежать...

– ...связанной! – закончили мы обе с Мари удивительно одновременно.

Мама хихикнула.

– Нет, я вовсе не то имела в виду... Но может лучше будет просто полежать, ты же знаешь, тебе было плохо?

– Ну уж нет! – лихорадочно заправляя косы нервно ответила я. – Представь, какое у меня будет состояние, когда все танцуют, а я в одиночестве тут лежу... – я даже поежилась от страха. – Мама, не уходи от меня!

– Вы знаете, – торопливо сказал доктор, – впервые такую пациентку нахальную вижу... в моей практикеее... бесстыднуууююю, – он зачастил.

– Может ему что-то дать? От нервов? – предложила я.

– Бессовестную, хамскую, хулиганскую, бесцеремонную...

– Валерианки?

– Наглую...

– Дать полежать?

Доктор замолк. Ему не хватало слов. Вместо них он хватал воздух.

– Вообще-то я согласен... – с силой выдохнул он.

Мама и Мари удивленно уступили ему кровать, поняв, что он согласился лечь...

– ...с принцем, сказавшим, поймать ее и бить! – непримиримо продолжил тот.

Я хихикнула.

– Каким?!?

Он задергался.

– Вообще-то я согласна с тобой, Лу... – медленно проговорила мама. – Доктор, а нельзя ли ей танцевать? Ведь лежать тут, когда другие танцуют, это куда большее потрясение для психики, чем танцевать...

– Но она вообще должна быть слабой... – возразил доктор. – Не в силах подняться, слово сказать, ходить, даже говорить ей должно быть трудно... Особенно после такой раны... Взрослый мужик месяц провалялся бы...

– Лу прирожденный боец, – тихо сказала мама. – Вы, наверно, слышали о нашей семье... Она тысячи раз в жизни должна была подыматься раненной и идти в бой, иначе все ее бойцы бы погибли...

– Гм... – сказал доктор. – Но, вы знаете, ее болезнь, как у обычных девушек, в основном нервная и...

– Именно об этом я и говорю... Если бы была только ножевая рана, я б вообще не обратила на это внимания и позволила бы девочкам делать все, что они хотят. У Лу прирожденное чувство целесообразности, и если б она почувствовала

перерасход сил, или чрезмерную затрату энергии, или же критическое для себя состояние, могущее обернуться осложнениями, она бы просто как зверь отставила все и завалилась спать. Внутри это чудовищно рассудительный и умный старый взрослый полководец, делающий самое необходимое и не знающий сентиментальности, слабости, детскости и легкомыслия, несмотря на ее весь игривый детский вид. Она как животное, хоть может жертвовать собой за любимых и дело без остатка, и без малейшей жалости к себе, но в обычных делах не допускает себе вреда от легкомыслия – устанет, без всяких глупостей пойдет и спит. Тут она даже чересчур целесообразна... И этим многих обижала...

– Гм... По-моему, это просто вредная девчонка, вы заблуждаетесь, – проворчал тот. – У всех бывают периоды, когда мы превращаемся в несносных детей, влюбляемся, теряем рассудок, делаем глупости... Она еще будет танцевать при луне до умопомрачения. И вся ее мудрость забудет про целесообразность, когда она влюбится, и будет вся без остатка делать глупости. Еще и направит всю свою мудрость, чтоб сделать больше гадостей, неприятностей и приставаний любимому... – он осудительно почесал лысину. Мол, все эти юные штучки давно в прошлом. А сейчас он серьезный и не разменивается на такие глупости. Я тоже почесала лысину, механически переобезьянив его.

– Лу! – строго сказала мама. Заметив, что Мари подозрительно оживилась.

– Но я согласен, – сказал доктор с долей растерянности. – Лежать и слушать для молодой девочки это пытка. И гораздо худшее воздействие на неокрепший и впадающий в крайности ум, чем веселиться... – он еще раз почесал лысину, но мама вовремя удержала мою руку. Доктор печально вздохнул. – Я даже не знаю... Может разрешить вам пойти на бал? Но ей никаких потрясений, нервных ударов, сильных переживаний... Можно лишь очень слабенькое веселье...

– Ты слышала, Лу? – строго сказала мама. – Оставь ее здесь, она все равно удерет в таком состоянии... Или будет тосковать, а это хуже... И королева хочет, чтоб я ее сопровождала, – она вздохнула, – а надо было бы побыть возле Лу.

– Очень слабенькое веселье, – подтвердила я, что ее слышала. – Я думаю, что это опасно, но сделать нечего...

– Но я предупреждаю, – сказал врач. – Никаких волнений! Слабенькое состояние развлечений, осторожное и невинное, пару танцев со стариками, но никаких потрясений и сильных переживаний... Иначе еще одного приступа она может просто не перенести, хоть ваш китаец сделал чудеса...

Мама нахмурилась, но я уже была возле Мари, подставляя лицо, чтоб она меня накрасила, чересчур довольная доктором и обернувшейся ситуацией...

– Конечно, ситуация безвыходная, – размышляла вслух я. – Оставь меня, так я еще и удеру... А если лежать – умру от горя... Лучше дать ей танцевать и не соваться под ногами с дурацкими советами...

 Вообще голова туманилась, было весело и ни о чем не хотелось думать... Все было как Азовское море – вот так – по это колено... Если б мама знала, черта с два она бы меня выпустила...