Как воспитать ниндзю

Тимуриды Люда и Игорь

Отец был жив. Это было главное, а что случилось с его сыном, меня не волновало – молодой идиот меня больше не беспокоил.

Более того, в один из дней отец вдруг представил меня неожиданно своей жене, сказав ей – это твоя дочь. И все.

– Это твоя дочь.

Так я обрела свою маму...

Та похлопала глазами. Мама обладала тоже огромными глазами, больше даже, чем у Мари, почему я не усомнилась. И тоже голубыми. Почему и мысли не усомниться не возникло. Дурацкими ресницами в сантиметр. Что вышибло саму основу для подозрений, потому что мои опахала могли сравниться с ее. И тоже огромными пухлыми губами на пол лица, которые потом перешли

Мари и делали ее и маму моей любимой большой куклой. Отчего сомнения вообще исчезли – у меня тоже был очень большой рот, как у рыбы. Круглое лицо было абсолютно мягким – настолько мягким, что каждая черта казалась мягкостью и детской добротой. Из-за чего ее и в сорок лет все принимали за дурацкого подростка и свою собственную маленькую дочь. Вид у нее всегда был смущенный, радостный и виноватый, точно ее с отцом только что поймали за неизвестно чем. Улыбка никогда не сходила с ее лица, что бы она ни делала.

Единственный раз, когда я не увидела у нее улыбки и был растерянный взгляд, была та первая встреча. Но я так растеряно, так испугано и с таким страхом глядела на нее, безумно боясь своим детским сердечишком, что она не признает меня (мне ведь никто не сказал, что это не моя настоящая мама, а я ничего и не заподозрила, ибо, оказалось, я слышала, что и она долго не видела мужа, а я никогда не видела матери), что она вдруг оттолкнула мужа и подхватила меня на руки, не давая мне разрыдаться. Ибо личико мое уже готовилось искривиться, а сердечишко ухнуло в пропасть, ибо она так долго на меня и странно смотрела и, видимо, не узнавала.

Мама меня заобнимала, затискала, зацеловала, закачала, и несколько дней не могла остановиться – все обнимала и обнимала меня.

Так я обрела маму...

И сестру...

И прожила счастливую жизнь, потому что между нами не делали разницы. Вне Англии. И меня оба родителя любили даже больше, чем старшую сестру. По крайней мере, так я чуяла...

Глава 7

Как встретить китайскую принцессу

И только лет в десять, я постепенно все-таки выяснила по крошечным кусочкам как разведчик, что я бастард...

И, хуже всего, что еще какой-то ненастоящий. Ибо в том, кто мой отец, были обоснованные сомнения. В нашей семье почему-то передавалось полное сходство из поколения в поколение, а я была ни на кого не похожа. Хоть бы я была настоящим бастардом, а то никто и не знал, откуда я появилась. И даже в том, что я бастард, у всех были основательные колебания. Гадкий подкидыш какой-то, и только. Все за моей спиной так и говорили, что я подкидыш от лесного народца. Маленькая, непропорциональная, некрасивая, и похожая к тому же на лошадь.

В общем, гнусное положение. Вы понимаете. Раньше-то я не задумывалась, твердо считая себя дочерью. А сейчас очень даже задумалась.

К тому и отец, и мать меня очень любили. И я не понимала, отчего меня не хотят признать дочерью официально, и было обидно и тяжело до слез.

В Англии ли, знаете, ужасный снобизм. И быть бастардом это значит... Это очень плохо значит. Это значит, что ты на уровне служанки, как бы к тебе не относились отец и мать, а служанки ведь тоже люди.

И хоть я у мамы до сих пор вместо куклы, которую она затискивает и украшает, когда она не на руках у отца (кстати, почему он до сих пор ее все время носит, когда мы приезжаем, и сам все время поправляет ей юбку,

когда они попадают нам с Мари на глаза?).

Я как-то не задумывалась в бесчисленных путешествиях с отцом, что в Англии своя структура взаимоотношений, и насколько тут важен титул. Бастардам тут не место и бастард принципиально не может иметь титул. В своих бесконечных поездках по делам по всему миру, мы с отцом были, скорей, компаньонами и боевыми соратниками.

Ведь и Джордж, и отец всегда видели во всех независимо от народности людей, и оценивали их также соответственно не по титулу. Не потому, что им был свойственен так называемый демократизм, как у аристократов, а потому что они даже не понимали, как можно иначе. В боях претензии на титул были смешными, и для отца китаец и индеец были такими же боевыми соратниками и людьми, даже братьями, как и он сам для них.

Но тут вдруг в Англии меня вдруг сунули в самое дерьмо не понарошку, я словно оказалась на какой-то незыблемой ступени социальной лестницы. Когда я в Индии играла даже парию, чтобы убить и выследить брамина-маньяка, мне не было обидно. Обидно, это когда это не в шутку, и даже ненадолго, а словно навсегда. Обидно – это когда дураки так живут, считая более низких по титулу навозом.

До этого мы никогда не были в Англии больше нескольких дней, ибо тут же уходили на новое задание или сами уезжали по миру, такие бродяги... И, если я была телохранителем отца или его пажом, или слушала разговоры гостей на приеме, поднося еду, как молоденькая горничная, то это была работа... Я одна выясняла для отца даже на родине в тысячи раз больше, чем родное министерство. И он сразу знал, что к чему. Ибо слуги в курсе...

Или же я занималась владениями семьи, которые за эти десять лет разрослись неприлично и в разных странах... Ибо, как мастер-виртуоз извлекает из инструмента такие вещи, которые кажутся фантастикой профану, тупо стоящему перед пианино, и при всем старании даже не могущим сыграть собачий вальс, так и я наловчилась подымать любое хозяйство даже абсолютно без денег... Даже опытные хозяйственники только ахали и кусали губы в отчаянии, увидев это...

Во всем нужно достигать совершенства, достигать мастерства – этот японский урок я выучила наизусть.

А после трагической гибели японца, спасшего меня в три года от преследования почти целой армии своей смертью, но давшей мне и отцу уйти, мной занимались китайцы.

История их появления проста – графа послали в Китай, и я, естественно, была вместе с отцом, который не хотел со мной расставаться. А поскольку японец погиб, настроение было просто депрессией. И юная шпионка бродила сама по себе в отсутствие отца, почти полностью предоставленная сама себе, пока он был занят в Китае делами. В отличие от отца гуляя по всей стране, ибо отличить маленького ребенка от маленькой китаянки никто бы не смог.

Отец не сообразил, да и, кажется, толком не знал, кто был японец на самом деле. И что раньше я была не сама, а с японцем. И что приставленная нянька даже и не пыталась удержать ту, которую воспитывал наемный шпион-шиноби самого высшего класса – воспитатели и слуги, оставляемые со мной, меня просто боялись.

Ведь я ими правила не юридически, а фактически, я же их и нанимала. А вот отцу сообразить не случилось, что раньше меня удерживал лишь высокий авторитет ночного шиноби, который был для меня наставником и членом клана (ведь я воспитывалась долгое время им именно как его ученик со всеми последствиями и секретами, чего отец и не подозревал).