Как все начиналось
Шрифт:
– Не верю! – вдруг заявила патлатая баба.
– Ах, это ты мне мешаешь выздоравливать! – обвинительно ткнула я пальцем в неё. – Брат мой, дай мне мой костыль!
Я повернулась к Маэстро:
– Спасибо, Вам, век помнить буду!
Ко мне подскочил Юрчик, подставил своё плечо и тихо просопел в ухо:
– Уходим! Тут, оказывается, Санька-карманник клиентов обчищал. Пусть толстяк сам с народом разбирается.
Стоило нам выйти на улицу, как в след нам раздался крик:
«Кошелёк! Кто-то украл мой кошелёк!»
– Бежим! –
– Хорошо, Аська, бегаешь! – прохрипел он.
– Ещё бы, – отдышавшись, подтвердила я, – жить захочешь – не так побежишь. Гони мои 15 золотых!
– На десять договаривались! – возмутился юродивый.
– Я все работу сделала, еле ноги унесла, а ты свой процент ещё с Саньки-карманника получишь!
Юрчик скривился и достал кошель, который ему вручил толстяк; судя по величине мешочка, в нём звякали не меньше 40 монет.
– Ах ты, скупердяй! – воскликнула я. – Давай половину, а то глаз выбью! Ни один эликсир не вылечит.
Тот, едва не плача, отсчитал 22 золотых и протянул мне:
– Никогда с тобой, Вехрова, больше связываться не буду!
– Ещё умалять будешь, чтобы я с тобой поработала! – расхохоталась я.
– Реквизит верни!
Я с готовностью стянула грязную одежду, скомкала и бросила Юрчику.
– Лови свой реквизит, – развернувшись, и уже не боясь, что меня узнают, пошла по направлению к дому. Сердце пело от радости: в кармане позвякивали 22 новеньких блестящих золотых, жизнь налаживается!
Напевая под нос, я повернула на узкую улочку и тут услышала это – плач, детский плач, как во сне, только сейчас он был вполне реальным. У меня мелко затряслись руки. Ребёнок! Поддавшись порыву, я кинулась на крик и, завернув в один из переулков, увидела его.
Маленький мальчик, двух-трех лет отроду. Босой, одетый в тонкие порты и льняную рубаху он съёжился от холода. Ребёнок плакал и размазывал слезы по чумазому личику, эти заплаканные глаза могли разжалобить даже самого закоренелого преступника.
Ощущая внутри незнакомое мне желание защитить его, я протянула руку:
– Малыш!
Трансформация в ребёнке произошла незамедлительно: он поднял на меня чёрные без белков глаза и зарычал, обнажая короткие острые зубы. Я шарахнулась. Это был пропавший данийский мальчик! Я решила дать деру: этот ребёнок был опаснее
– Эй, малыш, – удивляя сама себя, произнесла я как можно ласковее, – малыш, ну ты что, не бойся, я не причиню тебе вреда. Иди ко мне.
Внезапно мальчик превратился в самого обычного ребёнка, с чёрными, как смоль, волосами и яркими, почти фиолетовыми, глазами, и перестал плакать, а потом вдруг бросился ко мне, радостно смеясь:
– Мама!
Такого я не ожидала! «Мама?!» – это уже слишком! Какая я тебе «мама»? Я чужая тётка Аська!" Сказать, что я удивилась, значило не сказать ничего! Я уже решила ретироваться и спастись бегством, но было поздно: данийский ребёнок прижался ко мне всем телом, обнимая мои колени:
– Мама, мам, – повторял он.
Не осознавая, что творю, я схватила его на руки. Я расстегнула тулуп и, обняв его худенькое тельце, прижала к себе, согревая своим теплом, и, что было духу, бросилась в лавку к Марфе.
Когда я ввалилась в лавку с ребёнком на руках, Лукинична как-то сразу все поняла и вопросов не задавала. После того, как мы малыша отогрели, накормили, выкупали и уложили спать, собрались на семейный совет.
– Ты его должна была отнести в Совет сразу, – ругалась она, – где ж это видано: зверёныша и в дом.
– Не говори так, – оборвала я её, – днём раньше, днём позже, ну не могла я его тащить туда. Ты же видела, в каком он был состоянии! Ну что, они бы его там холили и лелеяли?
– Больно ты знаешь, – буркнула Марфа, – чай не изверги, сберегли бы дитя. Вот что, – помолчав, сказала она, – не дело это. Как бы тебя, дурёха, в похищении не обвинили. Завтра возьмёшь его и отведёшь в Совет, оставишь там, и расскажешь, как все было! Поняла?
– Поняла, – я ласково посмотрела на неё, – спасибо.
– Эх, девка, вечно ты себе неприятности на голову находишь. Люблю я тебя, вот душа за тебя и болит.
Марфа погладила меня по голове:
– Ну, иди, посмотри как он там, вижу ведь, что не терпится.
Я тихо открыла дверь в меленькую спаленку на втором этаже. Мальчик свернулся калачиком на огромной Марфиной кровати, обняв старого потрёпанного зайца, и спокойно спал. Я осторожно присела на кровать и ласково погладила малыша по тёмным волосам. Какое-то странное чувство раздирало меня изнутри, чувство нежности, желание защитить и что-то ещё, какая-то дикая радость, словно это маленькое существо мне было самым близким человеком на свете – это меня и настораживало. Я попыталась проанализировать свои чувства, мне до сих пор было непонятно: уж слишком острая была реакция на этого малыша. Материнский инстинкт у меня пока отсутствовал напрочь, и ни один ребёнок не вызывал даже умиления, но этот мальчик? Я нежно коснулась пальчиком его курносого носика. Неожиданно малыш открыл свои огромные фиолетовые глаза и счастливо улыбнулся: