Как, вы еще в своем теле!
Шрифт:
Навстречу проносились громадные щиты рекламы:
“Человек всегда тяготится телом своим!”
“Вам не наскучило собственное тело?”
“Обмен телами – решение всех ваших проблем!”
“Прямое участие в обмене телами, и вы не посредник, не случайный свидетель и попутчик!”
“Как? Когда? Где? Ответ один – всегда и везде!”
“Уступайте друг друга!”
Дмитрий засмотрелся на последнюю фразу.
– Это и есть ваша социальная гармония? – спросил он. – Особенно, красноречиво выглядит “Уступайте друг друга!”. Уступать друга другому другу, тем более – подругу, мне совсем не хочется. Почему не “Уступайте друг другу!”, как предупреждения в транспорте: “Уступайте
Но премьер-министр оказался предупредительным:
– Не доверяйтесь первому впечатлению. До идеала ещё далеко. Обратите внимание – это скатывание в эпатаж, это уличный сленг и говор, это китч как элемент уличного наполнения, когда недостаточные требования и меры, когда изменять вкусы авторов агиток необходимо жесткой рукой цензуры. Но в чем-то они правы. Не надо забывать, обмен телами запрещается на пешеходных переходах, в тоннелях, на мостах, путепроводах, эстакадах, на железнодорожных переездах, на взлетных полосах, на стартовых площадках. Везде, где создается аварийная ситуация для транспорта и граждан. В других местах, пожалуйста, никакими законами, правилами и запретами не регламентируется.
Город Миао-Чао привлекал внимание своей раскрепощенной архитектурой, размещенной последовательно по берегам каналов, направленных в сторону моря и служащими артериями чистоты и спокойствия.
Город площадей и зеркал. Миао-Чао не был похож ни на один город, в которых Дмитрию доводилось бывать раньше. “Миао-Чао – как зеркало экспрессивной архитектуры!”, – так охарактеризовал он город. Зеркало неудержимо преобладало, создавая комфорт многообразия, множественности и многовеличия. Глаза рябило двойное, тройное и еще большее изображение того, что находилось в обзоре. Можно было потеряться не умеющим ориентироваться. Но местные жители обходили этот недостаток легко. Между тем зеркало еще и обманывало грациозной помпезностью, но по-хорошему, заставляя ощущать человека не потерянным на обширном постпространстве кубического объёма, когда он, проходя по улицам, прослеживает весь свой путь и поступки. Куда только зеркало не втюхивали неугомонные архитекторы. Правда, оно было монолитом и в несколько слоев, так что любая щербина или скол превращались в кривое зеркало, потешая пешеходов, но легко восстанавливаемое, оно не давало повода к мысли о безобразии.
Машина повернула назад к дворцу и двигалась по оживленным улицам мимо одного из щупалец городского рынка, затем вдоль широкого бульвара. Все чаще стали попадаться грузовики, стоявшие поперек и перегораживающие улицы. Приходилось постоянно сигналить “фа-фа”, чтобы согнать с дороги отчаянных водителей.
– Ещё вчера такие тихие и довольно патриархальные улицы, а сегодня… – нервно пожал плечами премьер-министр Джоба. – Похоже, начинают подтверждаться самые худшие предположения.
После высокой арки эргомобиль свернул вправо и выскочил на широкую красивую площадь, в центре которой стояли, подобно космическим ракетам, каменные исполины, олицетворяющие своей высотой и массивностью неограниченную власть монархов.
– Площадь Равенства! – сказал премьер-министр Джоба. – Самая монументальная, одна из пяти вокруг дворцового комплекса.
Вся площадь была запружена людьми и машинами. Дмитрий увидел рабочих в синих куртках со светоотражательными обшлагами; моряков с лицами цвета выветренного белого мрамора на фоне синих бескозырок; офицеров с ментиками; обеспеченных горожан в малиновых жилетках; женщин, у которых юбки походили на разноцветные абажуры; торговцев с лотков бижутерии, продавцов мороженым; тощих и толстых, длинных и коротких
Все толпились перед воротами дворца, но они были наглухо закрыты. “Фа-фа”! Народ расступился на сигнал, давая эскорту машин зеленую улицу. Приветственные крики заполнили площадь.
– Да здравствует Его Величество Государь Император Люстиг Мост!
– Да здравствует Его Превосходительство премьер-министр Джоба!
– Да здравствует депутатский корпус!
– Да здравствует Народ!
– Да здравствует обмен телами!
На машине раздвинулся стеклянный верх, и премьер-министр поднялся с сиденья. Он вытянул руку, приветствуя присутствующих людей. Среди многочисленных криков его голос выделялся своей хорошо поставленной речью.
– Народу Мингалы, ура!
Народ подхватил:
– Ура! Ура! Ура!
– Опять манифестация. – Премьер-министр Джоба недовольно повернулся к Дмитрию. – Но эту муниципалитет города разрешил, если, конечно, они не перейдут границы дозволенного.
– По какому поводу она?
– А вы прислушайтесь.
Среди моря рук, среди моря голосов поднялась девушка, и площадь охнула дружным взрывом, приветствуя её. Она выступала с критикой правительства:
– Мир хрупок! Ему нужна защита. Самое худшее совершают прогнившие царедворцы, те, что ничего не делают. Предаются праздности… Ничего не слышать, не видеть и ничего не делать – заткнуть уши и закрыть глаза, вот это самое ужасное от них. Уклоняться, не быть ни за что в ответе – это разложение, гниение заживо…
– В прошлый раз она тоже говорила скверные речи. Одна из крамольных женщин на свете, – с сожалением произнес премьер-министр. – Какое будущее её ждет?
– Кто они – эти люди?
Премьер-министр поморщился.
– Ещё одни новые ура-патриоты. Не много ли их?
– А чего они хотят?
– Помяните мое слово, они выберут подходящий момент и сделают решительный шаг, и это обернется настоящей гражданской катастрофой.
– Они расширяют свое влияние с каждым часом?
– Мы делаем всё для народа, а они призывают к свержению правительства.
– Им все чего-то мало?
– У нас не трогают собак, если они ведут себя спокойно. Но если они лают и кусаются – их пристреливают.
Подъехав ближе, как позволяла плотность толпы, Дмитрий узнал в девушке Нецинию, а рядом стоял Скар.
– А кто эта девушка? – спросил он премьер-министра.
– Звать её Нециния. Смазливая бабенка. Исключительно опасная личность. Фанатичка, одним словом. Я знаю таких, они невменяемы своей близорукостью…
– А почему её захватила политическая деятельность?
– Трудно сказать. Артистка в пятом поколении. Нециния не была замкнута, и она совершенство в воспитании. Цвет культуры, не истеричка, то и дело настроения не меняются, не верит любому слуху, не плачет, когда что-то не удается. Тем опаснее вдвойне.
– При такой-то положительной характеристике отрицательное к ней отношение…
– Дмитрий, моя жена Шарлет и я были на концертах Нецинии. То, что она демонстрирует – древний вид развлечений. По-моему, он очень примитивен и даже развратен, это способ разложения народа, но моя жена просто захвачена её искусством, говорит, доказывает, что Нециния на Мингале самая тонкая художественная натура, а посему – достояние нации. Что не позволяет применить против неё своевременные воспитательные санкции.