Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание

Янега Элеанор

Гибель Поликсены Миниатюра из французского перевода книги Боккаччо «О знаменитых женщинах». 1440 г

После этой длинной преамбулы я должна с сожалением признать, что Поликсена и Брисеида, как их описал Дарет в «Повести о разрушении Трои», весьма похожи: у обеих белая кожа и светлые волосы. Кроме того, обеим нравилось подводить брови, чтобы они сходились на переносице в сплошную линию — монобровь. Различались они, похоже, только ростом: если о Поликсене сказано, что она высокого роста, то о Брисеиде — что «невысокого»⁴⁶.

Можно

предположить, что Дарет уделит больше внимания внешности женщины, силой своей красоты спустившей на воду армаду из тысячи греческих кораблей, — Елене Троянской. В конце концов, Елена не кто-нибудь, а героиня эллинской мифологии и рождена в результате одной из самых знаменитых любовных побед Зевса, который в облике лебедя соблазнил ее мать Леду. И особенно Елена важна для нас тем, что ее родители наделили ее несравненной красотой. Она состояла в браке с царем Спарты Менелаем. Между тем волей обстоятельств Елену без ее ведома пообещали в жены другому мужчине, юному троянцу Парису. Началось с того, что Зевс повелел Парису разрешить спор между олимпийскими богинями, кто из них прекраснейшая, и вручить победительнице золотое яблоко. На титул прекраснейшей притязали Гера, Афина и Афродита. Хотя Париса выбрали арбитром в силу его предполагаемой честности, рассудил он небеспристрастно. Каждая из трех богинь, желая склонить чашу весов в свою пользу, посулила Парису награду. Царица Олимпа Гера пообещала сделать его царем над Европой и Малой Азией; богиня мудрости Афина — сделать его наимудрейшим человеком во всем мире; а богиня любви Афродита посулила Парису руку самой прекрасной женщины мира. Парис выбрал Афродиту.

На самом деле Афродита никого конкретно не имела в виду, Парис сам назвал Елену. Но Афродита была богиней своего слова. Так случилось, что Елена не питала особой приязни к супругу Менелаю, который часто и подолгу отсутствовал. И когда ей явилась Афродита с предложением перенести ее вместе с юным красавцем Парисом в Трою, Елена согласилась. Разъяренный Менелай собрал вой ско, кинул клич другим греческим царям и обратил военную мощь греков против ненавистной Трои.

По идее, гипотетический очевидец событий, воочию видевший поразительную красоту Елены, скорее всего, посчитал бы своей обязанностью во всех деталях и красках рассказать о ее облике, однако Дарет и здесь разочаровывает нас. Вот как он описывает Елену: «красивая, прямодушная, приветливая, с красивыми голенями и с родинкой между бровями, крохотным ртом»⁴⁷. Вот, собственно, и все.

Будем справедливы к Дарету, ведь даже если у него было собственное представление о том, как выглядела Елена, он поневоле следовал тем же классическим условностям, что и другие авторы его времени. Гомер — и тот ни в «Илиаде», ни в «Одиссее» не дает подробного портрета Елены, а просто называет ее прекрасной, прелестной или упоминает ее белые руки и пристрастие к белым покрывалам. Дошедшие до нас лишь в отрывках древнегреческие поэмы, скажем «Труды и дни» Гесиода, упоминают чудесные волосы Елены. Сапфо (ок. 630–570 до н. э.) проявила себя немногим лучше своих товарищей по поэтическому цеху и просто назвала Елену «…той, что с золотыми волосами»⁴⁸. В понимании античных авторов конкретика была неуместна в поэтических описаниях. Свою задачу они видели в том, чтобы просто понять и передать общее расплывчатое впечатление привлекательности, которую чаще всего связывали с белой кожей и белокурыми волосами. Остальное могло дорисовать себе воображение читателя.

К сожалению, эти скудные описания, равно как и наставления современников вроде Гроссетеста и других, почти не утоляли интереса средневековых умов. Поиски античных источников с более развернутыми портретами продолжались, пока латинский элегический поэт VI века Максимиан не написал гораздо более подробное описание прекрасной женщины. Хотя мы вправе отнести VI век к эпохе Средневековья, сам Максимиан всячески подчеркивал свою принадлежность к древней традиции, утверждая, что его род восходит к этрускам и что он был дружен с римским сенатором и консулом Боэцием (ок. 477–524)⁴⁹. Для людей Средневековья это достаточно подтверждало авторитетность Максимиана, особенно в сочетании с тем фактом, что его перу принадлежал один из первых детально и ярко прописанных портретов красивой женщины:

Власы золотые потоком по шее молочной струятся,

Черты бесподобные лика ее, что смолью бровей выделяют Чела чистоту и кожи сияние множа,

Воспламеняют мой разум смятенный

всечасно.

Люблю я тот огненный пламень

И пухлые крохотны губки,

Что сладостью дивной дыша и ликуя, Глотки поцелуев щедро вливают⁵⁰.

Эта идеализированная безымянная красавица примечательна тем, что, хотя у нее нет мифологических корней, как у Поликсены или Брисеиды, столь детально выписанный облик был первым на то время письменно закрепленным портретом красавицы. Будущие каталогизаторы женской красоты видели в нем одно из самых полезных руководств, хотя бы потому, что он содержал больше сведений, чем все прочие.

В Средние века Максимиан пользовался чрезвычайной известностью. Разумеется, слово популярность если и подходит здесь, то разве что в своем этимологически буквальном смысле (от лат. populares, народный): Максимиана почитали столь значимым автором, что в XI и XII веках на его поэзии строилась школьная программа по преподаванию латыни. Таким образом, детям внушали, в чем состоит женская красота, еще когда они только- только осваивали навыки письма⁵¹. Так дети усваивали, что у идеальной красавицы должна быть белая гладкая кожа, темные брови, контрастирующие с золотистым сиянием волос, и пухлые губы.

Тут впору удивиться, что у средневековых европейцев было так мало подробных древних литературных портретов женщин, но, в сущности, подробных описаний физической женской красоты мы не находим и в высоком Средневековье (1000–1250). Если античные классики предоставляли самому читателю додумывать детали прекрасного образа, то тем же путем шли и раннесредневековые авторы — они больше копировали классические тексты, чем пытались развить и дополнить их деталями. Даже в период высокого Средневековья и Ренессанса XII века, когда поэты и мыслители уже вовсю читали Максимиана, они все равно удручающе скупо описывали красоту современных им женщин. Вместо этого и в средневековом воображении, и в народной литературе Максимианово описание красоты лишь дополняло классический идеал, который мог лучше всего передать легендарную красоту именно Елены Троянской.

Прекраснейшая из женщин Миниатюра из «Героид» Овидия

В том, что идеалом женской красоты избрали Елену, был глубокий смысл. Во- первых, ее красота воспевалась во множестве классических литературных источников, но без подробностей, что давало средневековым авторам шанс доказать свою способность дополнять классиков. Во- вторых, когда речь идет о наивысших качествах физической женственности, трудно поспорить с тем, что их воплощением достойна быть женщина, которая славилась своей красотой и даже спровоцировала мужчин на вой ну. В-третьих, само то, что понятия красоты исходят от античной героини, удостоверяло их авторитетность в глазах средневековых читателей, невзирая на недостаток античных литературных портретов, на которые можно было бы опереться. С XII века нам предлагают уже гораздо больше соображений о том, как должна выглядеть классическая женская красота, причем с особым акцентом именно на ее классичности.

Французский ученый, преподаватель и автор XII века Матвей Вандомский (Матье де Вандом) составил описание внешности Елены. Во многих отношениях он идеальный автор для изучения «средневекового» представления о красоте. Он посвящал свое творчество мифологическим героиням и следовал образцам произведений классических авторов Овидия (43 до н. э. — 17 н. э.), Горация (65–8 до н. э.) и Цицерона (106–43 до н. э.), однако сознательно придавал своим сочинениям новый стиль. Описания внешности Елены Троянской сначала появляются в его труде «Наука стихотворческая» (Ars Versificatoria), написанном в 1175 году. На то время это было сочинение совершенно нового типа: учебное руководство по стихосложению и написанию прозы на латыни. Матвей объяснял, что стихи следует писать так, чтобы они были проникнуты смыслом, и давал советы, как читать поэзию, чтобы по крупицам собирать заложенные в ней мысли и образы. Для этого читателю следовало обдумать четыре существенные, но неравнозначные составляющие поэтического произведения: внутренний смысл; изысканность манеры, с которой выражаются мысли; стилистические фигуры, тропы и риторические украшения; подача материала. Описания Елены появляются в разделах текста, излагающих суть первых трех категорий.