Как я боялась генералов
Шрифт:
В ближайшее воскресенье, в выходной день наш старшина со своей обычной ироничностью на утреннем построении сказал:
– Чтоб вы, братья-славяне, не зажирели, назначаю лыжный кросс. Дистанция десять километров. На первый раз без боевой выкладки. Налегке.
Когда все побежали на склад за лыжами, старшина меня задержал и поинтересовался, знакома ли я с этим видом спорта.
– Да приходилось кататься, - скромно ответила я.
Старшина дернул себя за ус:
– Гм... "Кататься!"...
– И тут же решил: - Пойдешь на пять.
– Почему это на пять, а не как все?
– возмутилась я.
– Женская спортивная
– При чем тут женская, товарищ старшина? Наша рота - мужская!
– Я приперла начальство к стенке: - А кто говорил "ни поблажек, ни скидок"?
И старшина сдался:
– Ладно. Валяй. Вольному - воля. Но будет плохо - не жалуйся!
– И приказал: - Хрусталев, подстрахуй эту храбрячку! В случае чего - снимай с трассы без разговоров.
Я не стала больше спорить и нарочно не выложила старшине секрет моей трехгодичной лыжной тренировки. Дело в том, что, начиная с пятого класса, в школу я ходила в районный центр - за восемь километров от бабушкиного дома. Восемь - туда, восемь - обратно. Каждый день! Хорошая закалочка. А зимой - на лыжах, только ветер в ушах свистит.
Моим подстраховщиком оказался не кто другой, как все тот же Витя Турилов. Он сам подобрал мне лыжи по росту, тщательно их промазал и подогнал крепления по ноге.
Декабрь сорок второго года выдался на редкость морозным и снежным. Высокие сугробы, как остроконечные дюны, свирепый ветер наметал и разгонял вдоль и поперек фронтовых дорог. Наверное, поэтому лыжная трасса была проложена по самому дну узкого, как ущелье, и петлистого оврага. Здесь было тихо, но очень тесно: ни обогнать, ни обойти стороной. Можно было только "дать лыжню", если вплотную прижаться правым боком к заснеженной отвесной стене, а левую лыжню при этом держать на весу. И только где-то там, почти у самого финиша, мы могли вырваться на простор и, что называется, показать классность в меру способностей и выносливости.
Я шла в затылок Виктору, приноравливаясь к его неторопливому, широкому, размеренному шагу, с правильным чередованием дыхания. Но вскоре мне такая неспешность осточертела. Во-первых, нас то и дело обгоняли: "Дай лыжню!" - и было очень неприятно каждый раз прижиматься всем телом, в одной гимнастерке, к заснеженной стене; а во-вторых, меня начало покалывать самолюбие: ведь этак мы можем прийти к финишу в числе последних! И я начала подгонять своего опекуна. Что называется, буквально на пятки наступала - никакой реакции! Что ж, выходит, так и будем плыть, как в санатории на оздоровительной прогулке? Ну уж нет!
– Эй, наддай! Разведчик ты или размазня!
– Виктор, как глухонемой, ни мур-мур! И даже головы не поворачивает.
– Ах так!..
Лыжня пошла под откос. Я малость поотстала, разбежалась и со всех ног врезалась в своего ведущего. Удар был неожиданным: мой подстраховщик носом в снег, а лыжи его - крест-накрест. Чудом удержавшись на ногах, я перемахнула через распластанное тело, как через ничтожный бугорок, и давай отмахивать на пределе: "Дай лыжню!" К финишу пришла шестой. Виктор - почти последним: у него крепление по моей вине лопнуло. Сережка Хрусталев ехидно прищурился: "Это кто же из вас кого подстраховывал?" Разведчик отмолчался. Хороший он парень. А на вечерней поверке сам товарищ старшина сказал мне похвальное слово. В первый раз за все время.
С этого момента я стала замечать, что он ко мне все реже и реже придирается. И уже не командует под окнами нашего барака-казармы: "Сорок
И уже на строевом плацу не ехидничает строгий наш старшина. Бывало, чуть собьюсь с ноги - насмешничает во всеуслышание: "Вся рота идет не в ногу, только прапорщик - в ногу!" Или кричит, опять-таки имея в виду меня: "Кто там завалил штык?!"
Нет уже, теперь я со счета не сбиваюсь и штык не заваливаю: крепко-накрепко удерживаю свою строптивую "марусю" за кованый приклад в положении "на плечо": острие штыка не шелохнется! И строевой шаг так печатаю, что в животе музыка играет: "бурум! бурум!".
Идет наша ротная колонна парадным строем, вздымая ноги по довоенному СУПу (строевой устав пехоты) почти до уровня пряжки поясного ремня. Зрители умиляются: "Ах как красиво!" И едва ли кто из них задумывается: а какой ценой достигается эта красота и слаженность? Я-то теперь знаю, что строевая подготовка состоит из трех элементов: тренировка, тренировка и еще раз тренировка! Как в балетной школе.
"На пле-чо!", "К но-ге!", "Кру-гом!". Всё по счету. А если на ходу? Через левое плечо, и при этом, не шелохнувшись, на одних носках, на цыпочках!.. Упустил счет - и уже после поворота не шагнешь с левой, как положено. Да, не просто. У меня на это дело тратился каждый выходной день. Без принуждения, по собственному почину я постигла истину: "Терпение и труд - все перетрут!" Вот так-то, дорогой товарищ старшина.
Мишени выпилили из толстой фанеры Сергей Хрусталев и Виктор Турилов, наиболее уязвимые места отметили красными крестами. Восемь "фашистов" надо поразить короткой очередью - десятью пулями, для чего в пулеметной ленте вытащен каждый одиннадцатый патрон. Стрельбы зачетные. Что-то вроде соревнования.
Стреляем через реку. Противоположный берег нависает над рекой крутым песчаным козырьком и служит отличным пулеуловителем, здесь даже и охранения не надо. Там, в заранее отрытом окопчике, укрылся наш курсант Саша Поденко - для проверки результатов стрельбы. Видимость плохая. Висит над белой волжской простыней какая-то промозглая мгла. Старшина Кошеваров, глядя на мишени в бинокль, подбадривает: "Вот они: стоят, как обдутенькие, и пули ждут!"
Когда мы с Виктором по команде выдвинулись на боевую позицию, как на грех черт принес командира роты. Капитан Вунчиков был в плохом настроении - мрачнее тучи. Мы с Виктором легли за пулемет, он - первым номером, я - вторым, ротный заворчал: "Ложатся с изяществом бегемотов". Это под руку-то! "Типун тебе на язык!" - от всего сердца мысленно пожелала я и совсем пала духом.
Виктор целился так долго, что Хрусталев не выдержал: "Время".
– Та-та-та!
– Мне и без бинокля было видно, что все пули моего напарника ушли "за молоком".
– Позор, а не стрельба!
– буркнул капитан Вунчиков. Острые скулы Виктора залила бурая краска. Встаем, меняемся местами. И опять реплика начальства: "Встают, как лошади!"
– Та-та-та!
– Саша Поденко красноречиво сигналит: четыре из десяти возможных.
– И это не стрельба!
– подытожил ротный и, чертыхнувшись, ушел. Зачетную оценку я все-таки получила. И только, наверное, потому, что многие отстрелялись еще хуже меня. А десятку в "фашистскую" компанию влепил только один Сережка Хрусталев и еще больше завоображал.