Как я был великаном (сборник рассказов)
Шрифт:
Когда минуту спустя космонавт выпрыгнул из ракеты, он упал на что-то белое, непонятное, мягко под ним спружинившее. «Видно, я совсем спятил, — подумал он, — но, пожалуй, это смахивает на облака».
Из того же странного белого вещества была и возвышавшаяся перед ними высокая стена с массивными деревянными воротами. Из окошка привратницкой выглянул лысый старец с белой бородой и усами. Завидев их, он вытащил огромный золотой ключ и попытался отпереть ворота.
— Лихоманка их задери, эти ворота, — проворчал он после тщетных попыток сладить с ключом и впустил пришедших через боковую калитку. — Давненько мы их не отмыкали. Извольте пожаловать туды, в тронный.
За воротами толпились любопытные. Они были
— Это он и есть?
— Ой, да он весь в золоте! И осматривается…
— А где у него глаза? Неужто люди теперь безглазые?
— Значит, так теперь выглядят люди?
— Да нет, просто на нем такая одежда.
— Мама, можно его потрогать?
Когда космонавт стал снимать гермошлем, воодушевление толпы перешло в бурное ликование:
— Смотрите, смотрите, он откручивает голову!
К нему тут же подскочили детишки, пытаясь дотронуться до «открученной» головы. Но процессия уже подходила к тронному залу. Несколько крылатых существ затрубили в золотые трубы. Над входом в зал висел большой плакат: «Наша цель — полное и абсолютное счастье». Вдоль стен вытянулись шпалеры крылатых существ в белых хитонах вперемежку с фигурами в старинных одеяниях. А в самом конце зала, на помосте, стоял богато украшенный позолоченный трон, и на нем восседал почтенный старец с длинными белыми волосами и окладистой белой бородой. Нетрудно было догадаться, что это и есть сам Господь. Космонавту почему-то вспомнилось, как однажды в школе он допытывался у законоучителя, что будут делать счастливцы, попавшие в рай. Учитель ответил, что они будут глядеть на лик господен и славить господа бога. Тогда он только рот скривил: вот еще, глазеть на чью-то физиономию и нудно тянуть псалмы — не больно велика награда за самоотречение, которого от них требовали. Но теперь, глядя в лицо Господа, он ощутил незнакомое, до той поры не испытанное блаженство, и сердце его бешено заколотилось от волнения и счастья. Он покраснел и опустил глаза. Господь понимающе усмехнулся, встал и энергично пожал ему руку.
— Приветствую тебя, сын мой! — загремел его могучий бас. — Очень рад, что после длительного перерыва вновь могу приветствовать жителя Земли. Ибо мир погряз во грехах и отвернулся от своего Творца, утратив тем самым милость его благословения. Но, хотя сердце твое и подернулось хладом сомнения, ты нашел в себе силы смиренно сложить в молитве руки и поручить себя воле Господней. И тогда сказал я ангелу, служителю моему: «Ступай и приведи этого человека пред очи мои, ибо он достоин награды!» И стало слово мое делом, а ты, сын мой, коли будет на то твое соизволение, можешь остаться у нас, в единственном месте, где вечно пребывает полное и нерушимое счастье. Иди и вопрошай очи свои, и вопрошай уши свои, и напоследок спроси сердце свое, и ведь скажет оно тебе — останься, внемли его гласу — ибо сердце никогда не лжет!
Договорив, Господь воздел руки, и по его знаку крылатые существа, а с ними и люди в старинных одеждах затянули многоголосый хорал. Их слаженное пение звучало чисто и нежно. Переливаясь на высоких нотах стеклянными колокольчиками, а на низких рокоча громовыми раскатами, оно заполняло весь зал, проникало в душу, космонавт чувствовал, как что-то распирает его сердце, давит грудь, щекочет в носу и выжимает из глаз слезы. Он никогда не пел, но тут рот его раскрылся сам собой, в горле возникли глубокие, мелодичные звуки и, переполненный неведомым дотоле чувством, он восславил Господа. Это было прекрасно, наверное прекраснее, чем в тот раз, когда он впервые отправился с матерью под рождество к заутрене. Возле алтаря стояли свежесрубленные елочки — в то время еще не додумались
— Благодарю вас, — поклонился Господь, когда пение кончилось. — А теперь пойдем, сын мой, я покажу тебе свое царство.
Они прогуливались с небольшой свитой. Господь часто останавливался, заговаривал то с одним, то с другим, для каждого находил ласковое слово, каждого вопрошал, может, ему чего не хватает для полного счастья.
— Счастье — наша главная задача, — повторял он. — И все, что ему препятствует, мы обязаны устранить.
Так, дружески беседуя, дошли они до небесной тверди.
— Взгляни, — Господь положил руку на плечо космонавта. Отсюда чудесный вид на солнечную систему!
— В самом деле, великолепно…
Господь вздохнул.
— Знаешь, относительно этого места у меня свои планы. Хочется со временем снести все эти укрепления и построить большую открытую террасу с рестораном, в котором можно было бы спокойно посидеть, выпить чашечку-другую кофе, послушать хорошую музыку, ну, и все такое прочее… Словом, немного модернизировать этот уголок. Да разве тут меня понимают? Ты же сам видел, здешние обитатели все больше из средневековья — позднее приток праведных душ практически приостановился, вот и приходится приспосабливаться к их вкусам, а то еще разочаруются… Эх, иной раз поглядишь — ну, паноптикум, да и только!
Господь оперся о небесную твердь и задумался, перебирая свою белую бороду.
— Ну, как, сынок, — спросил он вдруг, — счастлив ты тут?
— Думаю, что да…
— А останешься с нами?
— Не знаю… Пока еще не решил.
— Ну и ладненько, завтра надумаешь.
Спал космонавт в богато убранных средневековых покоях.
Утром его приветствовали трое мужей в рыцарском одеянии.
— Мы ваши соседи, — они низко поклонились. — Не соблаговолите ли вы принять участие в утренней репетиции хорала? Это было бы для нас величайшей честью.
— Буду весьма рад, — ответил он и тоже согнулся в поклоне. Потом вскочил с постели и стал быстро одеваться. Рыцари, переглядываясь, неуверенно топтались на месте.
— А это… эту штуку вы не наденете? — осведомился наконец один из них, показывая на скафандр. Космонавт сначала и вправду не собирался натягивать скафандр, но, заметив на их лицах разочарование, быстро надел его. Рыцари просияли. Они гордо выступали по бокам пришельца.
— Знаете, а мы с вами, кажется, земляки, — сказал самый высокий. — Я рыцарь Ян из Словян. С тех пор как я покинул ее, мне так недоставало густых лесов и чистых горных рек…
— Вы отправились воевать?
Рыцарь Ян пришел в замешательство.
— Не знаю… Очевидно, так… Помнится, там была тьма неверных, на головах у них были какие-то странные белые повязки… И было жарко, очень жарко… Мы сидели под пальмами, под прозрачно-голубым небом, нас без конца кусали муравьи… И я тосковал по дому…
— У вас оставалась дома семья?
— Семья? Гм… вот этого не могу вам сказать… Но как я стосковался по лесной землянике… Знаете, такие маленькие, сладкие, душистые ягоды. Они растут только у нас. Я все твердил себе, что, как только вернусь, съем целое ведро земляники! Да только…