Как я был великаном (сборник рассказов)
Шрифт:
— Вы полагаете? — с надеждой спросил следователь.
— Не полагаю, а твердо знаю. Здесь? — Гольберг остановился.
— Вероятно. — Майор оглянулся. — Да, видимо, где-то здесь. Незначительное отклонение вряд ли будет иметь значение. Во всяком случае, попробуем.
Опустившись на колено, он приготовил сигнальный пистолет и на скальной поверхности отыскал опору.
— Убийце было не к спеху, он мог отыскать удобное место и спокойно прицелиться… Когда пройдет минута — скомандуйте.
Гольберг смотрел на часы.
— Внимание… пли!
Из
— На нее никто не обратит внимания, — сказал Гольберг.
— Один человек, быть может, действительно не обратит… в словах майора был какой-то скрытый смысл. — Пошли!
Через несколько минут Гольберг открыл шлюзовую камеру сейсмической станции.
Юрамото встретил их своей обычной приветливой улыбкой.
— С дорогим гостем в дом приходит счастье, — он слегка поклонился. — А мечи ваши я положу на алтарь предков.
Майор испытующе посмотрел на селенолога.
— Благодарим за приветствие, но у нас остались лишь эфесы. Позвольте взглянуть на сегодняшнюю сейсмограмму. Интересно, что зарегистрировали приборы несколько минут назад.
Юрамото нажал выключатель, и свет упал на паутину диаграмм. Следователь на них не взглянул, он внимательно смотрел на лицо Юрамото, но, кроме готовности выполнить просьбу, ему ничего не удалось прочитать на приветливом, морщинистом лице старого ученого. Родин перевел взгляд на сейсмограмму.
— Вы не помните точное время, доктор?
— 17.09, - тотчас ответил Гольберг.
Именно в этот момент прибор зарегистрировал незначительное, но явно различимое отклонение.
— Как по-вашему, что могло послужить причиной этого отклонения? — снова взглянув на Юрамото, спросил Родин.
Селенолог задумчиво смотрел на зигзаги, вычерченные самописцем.
— Трудно сказать, — произнес он наконец, — Но не знать это значит не видеть. Держу пари, что это отклонение ничуть не отличается от того, которое поставило нас в тупик во время вашего вчерашнего визита. — Он достал из ящика субботнюю сейсмограмму. — Да, точно такое же отклонение, какое было зарегистрировано в день смерти Шмидта, за несколько секунд до объявления тревоги.
Родин внимательно сравнил обе сейсмограммы — сначала на глаз, потом с помощью лупы. Да, сомнений не было: обе аномалии практически не отличались друг от друга.
Он встал.
— Благодарю вас. Вы нам очень помогли.
— Приятный визит озарит и дождливый день, — церемонно поклонился Юрамото.
К базе возвращались медленно, погруженные в собственные мысли. Тишину нарушил Гольберг:
— Вам звонил Глац. В тот момент, когда вы выходили.
— Знаю, — ответил Родин.
— Что ему понадобилось?
— Он не звонил.
Доктор остановился.
— Но ведь…
— Это я звонил. Я спрашивал, не у вас ли я. Вы можете
— Конечно. — Доктор пустился было в объяснения, но, сделав несколько шагов, остановился. — Понимаю, — задумчиво произнес он, — вы думаете, это возможно?
— Посмотрим.
После визита в оранжерею они вернулись на базу. Заглянули в медицинский кабинет, в мастерскую и на командный пункт. Словно одержимый какой-то манией, Родин всюду заводил разговоры о телефонных звонках. Наконец ему удалось получить долгожданный ответ.
— Как же, помню, — сказал Нейман. — Позвольте, когда это было? Кажется, в пятницу… да, в пятницу днем мне позвонил Шмидт и спросил, нет ли у меня Мельхиада. Мельхиада у меня не было, но я случайно встретил его через полчаса в коридоре. Однако выяснилось, что его никто но разыскивал. Вечером Мельхиад упрекнул меня за неуместную шутку, а когда я удивленно посмотрел на него, посоветовал мне обратиться к врачу и избавиться от галлюцинаций.
— Вы с ним согласились?
— Ну, конечно. Не ругаться же из-за какой-то глупости.
— Извините за назойливость, — сказал майор, — но вы когда-нибудь по-настоящему выходили из себя?
Нейман широко улыбнулся.
— Да, раза три случалось. И каждый раз — зря.
За ужином никто не обмолвился о Шмидте, никто не вспомнил о субботней трагедии, но в разговоре чувствовалось напряжение. Беседа была словно соткана из тончайшего покрывала, слишком прозрачного, чтобы оно могло скрыть подавленность, охватившую сидящих за столом.
Лишь за кофе биолог Маккент отважился ступить на тонкий лед.
— Завтра пятница, скоро мы свернем работу и отправимся домой, на Землю. А как же вы, майор?
— Мы тоже все закончим и тоже полетим домой.
Родин отодвинул пустую чашку.
— Спокойной ночи.
Маккент с упреком посмотрел на майора.
— Сегодня пятница. Вы обещали к завтраку рассказать нам кое-что. Не забывайте, майор, скоро рассвет.
— Вы, верно, от любопытства не спали всю ночь, — усмехнулся Родин.
— Я не страдаю бессонницей. Но кому-то в эту ночь действительно уснуть было нелегко; боюсь, что его замучили кошмары. — Беспокойный взгляд биолога перебегал с одного лица на другое, будто он пытался отыскать на них следы недосыпания. — Не хотел бы я оказаться на его месте.
— Ну, что ж, я расскажу вам все. Это моя прямая обязанность. Следствие в Заливе Духов закончено, и мы готовы лететь на Землю. Если удастся, то еще сегодня.
Глац вопросительно взглянул на следователя и снял трубку.
— В котором часу вы хотели бы вылететь?
— Не знаю, как скоро это удастся организовать, но хотелось бы — до обеда. Доктору Гольбергу предстоит присутствовать на каком-то важном совещании.
— Сколько полетит человек?
— Трое.
— Вас двое…
— И преступник. Тот, кто убил радиста Шмидта. Первый убийца на Луне.