Как я был «южнокорейским шпионом»
Шрифт:
Неожиданно досталось даже посольскому повару в Сеуле Владиславу, которого я по просьбе посла нашел в Москве и рекомендовал на эту должность, зная его по прежней работе в Пхеньяне как отличного специалиста и порядочного человека. Жена посла Ольга Афанасьева, бурно выражая однажды свое неудовольствие по поводу приготовленного им для угощения гостей стола, била его публично по щекам и в доказательство своей правоты приговаривала: «Тебя сюда прислал шпион!»
Чиновничий мир так устроен, что солидарность или сочувствие ему не знакомы. С этой точки зрения реакция мидовцев на произошедшее со мной вполне объяснима и не удивительна,
Но что меня удивило, так это реакция моих научных коллег. Из Института международных экономических и политических исследований, где я работал по совместительству старшим научным сотрудником, я был уволен даже раньше, чем из МИДа. Приказ на сей счет был подписан 8 июля 1998 года директором академиком Некипеловым, которого я знал еще просто как Сашу в бытность его старшим научным сотрудником. Согласно приказу, меня увольняли «в связи с производственной необходимостью» на основании докладной записки М. Е. Тригубенко задним числом, с 3 июля, т. е. на дату ареста я уже сотрудником института не был.
Перепуганная Марина Евгеньевна, прежде не упускавшая случая, чтобы по поводу и без заявить о том, что я ее ученик, поспешила отмежеваться от меня. Видимо, были у нее на это какие-то основания. Напомню, что 2 июля я участвовал в организованном ею в ИМЭПИ научном симпозиуме с южнокорейцами, а вечером мы вместе были на банкете по этому случаю. Днем 3 июля я созванивался с ней и посылал факс на работу в связи с подготовкой мною докторской диссертации. Позже она отмежевалась от кореистики вообще.
Насколько все это контрастирует с позицией коллег Игоря Сутягина из Института США и Канады, которого не только не уволили с работы, но и всячески поддерживают. Не думаю, что у него со всеми были безоблачные отношения. Но настоящий ученый отстаивает истину не только в науке, но и в жизни.
И насколько все это контрастирует с позицией человека, ученого, журналиста, с которым я познакомился, работая в институте, называвшемся тогда, в 70-80-е, Институтом экономики мировой социалистической системы, – Отто Рудольфовича Лациса. Он счел возможным позвонить мне домой, дать все свои телефоны с предложением обращаться и обещанием помочь всем, что в его силах.
У меня и у моей семьи нашлись настоящие друзья, поддержавшие нас в самое трудное время и не оставившие нас сейчас. Я уже упоминал о некоторых из них. Скажу еще. Когда эфэсбэшники пришли после ареста описывать наш железный гараж и «Жигули», на воротах гаража их встретила сделанная мелом крупными буквами надпись: «Валя, не верим!»
Южная Корея: на смену бурной реакции
Первоначальная реакция южнокорейцев на «шпионский инцидент» была весьма бурной. Они не скрывали своего раздражения действиями российской стороны как по форме, так и по содержанию. По сообщению информационных агентств, в день получения в Сеуле информации о задержании и высылке Чо Сон У в МИД РК было проведено экстренное совещание, по результатам которого временному поверенному в делах России Валерию
В качестве ответной меры корейские власти предложили покинуть в 72 часа Республику Корею советнику российского посольства в Сеуле Олегу Абрамкину, уличенному в деятельности, не совместимой с дипломатическим статусом. По сведениям газеты «Известия», «он являлся официальным представителем российских спецслужб и отвечал за их контакты с коллегами из Южной Кореи»
[83]. Сам Олег, правда, перед вылетом из Сеула заявил, что он не занимался разведывательной деятельностью и что любит корейский народ.
26-28 июля 1998 года Е. М. Примаков и министр иностранных дел РК Пак Чон Су в столице Филиппин Маниле, куда они прибыли для участия в очередной сессии Азиатского регионального форума, предприняли попытку урегулировать возникшие между обеими странами трения. В результате серии встреч, что само по себе редкость для бесед министров в третьих странах, Пак согласился отменить решение о высылке из страны российского дипломата в обмен, видимо, на какие-то встречные шаги российской стороны или обещание их предпринять, что более вероятно, зная нашу необязательность в этом плане. В частности, по словам заместителя министра иностранных дел РК Сон Чон Ена, «в ответ русские согласились благожелательно рассмотреть вопрос об увеличении числа сотрудников южнокорейской разведки в России»
[84].
Эта договоренность была представлена Примаковым на пресс-конференции как «закрытие вопроса» с высылкой нашего дипломата, который будет работать в посольстве до тех пор, «пока в плановом порядке его не заменят другим сотрудником МИДа», и «извинение» южнокорейцев за разоблаченную деятельность Чо Сон У. Соответственно, Россия была «права», выдворив его из страны. В Сеуле такая договоренность была справедливо воспринята как низкопоклонство и национальное унижение, и Пак Чон Су был незамедлительно снят с поста министра иностранных дел. В дальнейшем он извинился перед нацией за свои действия.
Новый министр иностранных дел Хон Сон Ен, хорошо знакомый с российскими делами и с российским политическим менталитетом со времени его пребывания на посту посла РК в Москве в начале 90-х годов, в одном из первых своих выступлений заявил, что отменяет все ранее достигнутые договоренности с Москвой по поводу шпионского конфликта. Дело, по его словам, нуждалось в тщательном изучении, после чего будут сделаны выводы. К этому времени в результате переговоров спецслужб, по требованию российской стороны, Южная Корея сократила свой официальный разведывательный персонал в посольстве в Москве и в генеральном консульстве во Владивостоке на пять человек. Примаков подготовил письмо в адрес Хон Сон Ена, вручить которое поручил российскому послу Евгению Афанасьеву, для чего тот прервал свой отпуск и отправился в Сеул. На встрече с послом при передаче письма южнокорейский министр сказал, что «потребуется время, чтобы разрешить возникший конфликт… Нужно остудить отношения между государствами перед тем, как предпринимать попытки их улучшить»