Как я стал переводчиком Сталина
Шрифт:
Черчилль с вдохновением рассказывал Сталину о своей недавней поездке в Италию и о том, с каким энтузиазмом его приветствовал там народ.
Сталин охладил пыл премьера, заметив, что та же толпа совсем недавно славила Муссолини. Это не понравилось Черчиллю, и он перевел разговор на другую тему.
Черчилль принялся рассуждать о том, как важно сохранить сотрудничество трех держав в послевоенное время. Был ли он искренен? Думаю, вряд ли. Ведь именно он своей фултонской речью 1946 года, по сути дела, первым провозгласил начало «холодной войны». Но в 1944 году в обстановке, когда СССР нес главное бремя борьбы против гитлеровской Германии,
— В будущем мире, ради которого наши солдаты проливают кровь на бесчисленных фронтах, — говорил британский премьер своим, рассчитанным на историю, высокопарным слогом, — наши три великие демократии продемонстрируют всему человечеству, что они как в военное, так и в мирное время останутся верны высоким принципам свободы, достоинства и счастья людей. Вот почему я придаю такое исключительное значение добрососедским отношениям между возрожденной Польшей и Советским Союзом. Из-за свободы и независимости Польши Британия вступила в эту войну. Англичане чувствуют моральную ответственность перед польским народом, его духовными ценностями. Важно и то, что Польша католическая страна. Нельзя допустить, чтобы внутреннее развитие там осложнило наши отношения с Ватиканом…
— А сколько дивизий у папы римского? — внезапно прервал Сталин рассуждения Черчилля.
Британский премьер осекся. Он никак не ожидал такого вопроса. Ведь речь шла о моральном влиянии папы, причем не только в Польше, но и на всем земном шаре. А Сталин, еще раз подтвердив, что уважает только силу, вернул Черчилля на землю из заоблачных далей.
Затронули проблему Югославии. Сталин предупредил, что, по мнению Тито, хорваты и словены никогда не согласятся сотрудничать с королем Петром и его эмигрантским правительством, находящимся в Лондоне. Иден сказал, что король Петр весьма интеллигентен, а Черчилль добавил, что он очень молод и еще наберется опыта.
— А сколько ему лет? — спросил Сталин.
— Двадцать один, — ответил Иден.
— Двадцать один! — возбужденно воскликнул Сталин. — Петр Великий стал править Россией в семнадцать…
Наш вождь любил делать ссылки на царственных правителей Российской империи. Перед Потсдамской конференцией Гарриман, находившийся среди встречавших советскую делегацию на вокзале поверженной столицы «третьего рейха», спросил Сталина, приятно ли ему оказаться победителем в Берлине.
— Царь Александр до Парижа дошел, — невозмутимо ответствовал Сталин.
Была ли это шутка, или тут скрывался какой-то потаенный смысл? Вскоре после освобождения Франции руководитель французской компартии Морис Торез, приехав в Москву и встретившись со Сталиным, спросил его:
— Де Голль требует, чтобы участники Сопротивления сдали властям оружие. Как нам поступить?
— Прячьте оружие! — ответил «вождь народов». — Может случиться, что вы еще окажете нам поддержку…
Что имел в виду Сталин? Опасался ли он, что недавние западные союзники развяжут войну против Советского Союза? Или же сам мечтал двинуть Красную Армию к Атлантике?
Речь зашла о предстоящих в следующем году парламентских выборах в Англии. Сталин, желая польстить Черчиллю, сказал:
— У меня нет сомнений, что победят консерваторы.
То же самое он повторил и на Потсдамской конференции, прощаясь с Черчиллем перед его отъездом в Лондон. Когда премьер высказал неуверенность относительно того, вернется ли он в Цецилиенхоф или же его заменит
Посещение Черчиллем Большого театра также было обставлено с небывалой помпой. Зал украшали британские и советские флаги. Оркестр исполнил английский гимн. Когда Черчилль появился в центральной «царской» ложе, зрители обрушили на него шквал аплодисментов и приветственных возгласов. И на этот раз Сталин нарушил свои правила и тоже приехал в театр, правда, минут на пять позже британского премьера. Он подошел к Черчиллю из глубины ложи, и публика, несомненно заранее подобранная, увидев двух лидеров, разразилась бурным восторгом. Через несколько мгновений Сталин отошел в тень, чтобы все аплодисменты достались одному премьеру. Овации продолжались. Черчилль, заметив этот учтивый жест, повернулся и стал манить Сталина к себе. Тот снова приблизился к барьеру ложи, что вызвало новый взрыв аплодисментов.
Свет стал гаснуть, зал заполнили чарующие звуки увертюры. Программа вечера состояла из двух отделений. В первом отделении показали первый акт балета «Жизель», во втором — выступление Ансамбля песни и пляски Красной Армии.
Во время антракта в небольшой гостиной, примыкающей к центральной ложе, был приготовлен легкий ужин: холодные закуски, икра, крабы, сациви, молочный поросенок, водка, коньяки и вина, сладости, фрукты, чай и кофе. За столом царила самая непринужденная атмосфера. Обменивались тостами, шутили, рассказывали забавные истории. Кто-то, говоря о «большой тройке», сравнил ее со Святой Троицей. Сталин подхватил шутку:
— Если так, то господин Черчилль, конечно же, Святой дух, он летает повсюду…
Закончив трапезу, Черчилль и Иден попросили проводить их в туалет помыть руки. Уже раздался третий звонок, предупреждавший зрителей о начале второго отделения, а высокие гости все не возвращались. Сталин забеспокоился и послал меня за ними. Когда мы вернулись, Иден, заметив вопрошающий взгляд Сталина, пояснил:
— У премьер-министра там возникли некоторые новые идеи касательно Польши. Мы заговорились и не услышали звонков…
Это объяснение всех рассмешило. В ложу вернулись в еще более веселом настроении.
Когда через некоторое время Сталин пригласил Черчилля и Идена в свою кремлевскую квартиру на ужин, то, приветствуя гостей в прихожей, указал на одну из дверей:
— Здесь ванная комната, где вы можете помыть руки, когда вам захочется обсудить важные политические проблемы…
При каждой встрече с Черчиллем Сталин не упускал случая выказать ему свое расположение. Возможно, он полагал, что лидер английских тори готов наконец строить отношения с Советским Союзом на основе взаимного доверия, готов относиться к нему, Сталину, как к равному. Немало заявлений и жестов, сделанных тогда Черчиллем, казалось, подтверждали такой вывод. Особенно размякал высокий британский гость после очередного обильного ужина в Кремле, когда оба лидера уединялись в небольшом, изящно обставленном и выдержанном в зеленых тонах кабинете, примыкавшем к Екатерининскому залу, где обычно происходили банкеты. За коньяком и кофе, дымя огромной бирманской сигарой, Черчилль не раз предавался самобичеванию, прося Сталина не таить зла за то, что Англия участвовала в интервенции против молодой Советской России.