Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

Белов Руслан

* * *

Вот что сказано в Большой советской энциклопедии о спекуляции. Я давно оторвался от реальных общественных отношений, я давно есть абстрактный субъект, так что карты мне в руки.

Сначала введем в свой лексикон слово "вера". Что у меня с ним ассоциирует?

Стигматы. Язвы, появляющиеся у верующих, глубоко сострадающих распятому Христу.

Они, кровоточащие, сквозные, появляются там, где тело Христово было пробито гвоздями. И копьем стражника.

Глубоко верующий человек может вызвать появление у себя язв, ничем не отличающихся от язв естественных.

Я

напечатал эти строки, и мне открылось – в светлой вере, в океане светлой веры все возможно, и есть такой океан, должен быть. В нем мыслимо только прекрасное, в нем идут на дно болезни, страхи, непонимание и возможно счастье. Но где он, этот океан веры? Где так много веры, наполняющей его? Ведь я, если и видел ее, то лишь в виде сырости или, в лучшем случае, в виде лужиц...

Лужицы веры... Вот оно! Надо всем верить и лужицы эти соединятся, и будет океан.

Не будет океана. Как он появится, если один верит в белое, другой в красное, третий в желто-голубое, а четвертый в одно лишь золото? Если один боготворит Заратустру, другой Будду, третий Сатану, четвертый аспирин "Упса", пятый – Костанеду или Коэльо? Как он будет, как появится, если верующие не только верят, но и считают неверующих в их символы еретиками, подлежащими решительному искоренению?

Нет, поляризованный в одной вере, в одной плоскости мир, мир-вера, мир-кристалл, невозможен. Он появится, когда все сойдут с ума – перестанут зарабатывать деньги, чтобы тратить их на выдуманные удовольствия. Перестанут творить зло и равнодушие, перестанут ходить по кругу, вращаться в колесе. И узнают, что для полного счастья нужны лишь горбушка хлеба, два кусочка сахара и рука, их подающая.

А остальное лишне или прилагается само.

Я сошел с ума, и значит, одной ногой стою в этом мире веры. Чем я похож на Христа?

Иисуса хотели убить, когда он не был Христом.

Меня хотели убить в утробе. И отняли шубу.

Большинство людей убивают в детстве. Человек родится, чтобы по воле Божьей стать Христом, по воле божьей умереть за людей, а его убивают, убивают его душу, и он становится слесарем, юристом, банщиком, он становится человеком. Несчастным человеком, ибо, если в тебе убит Христос, ты не можешь стать действительно счастливым человеком. Истинно счастливым человеком, а не обывателем. Не можешь, потому что Христа нельзя убить до конца. Что-то от него остается, культя, что ли... Да, остается культя, и всю жизнь мучат фантомные боли. Всю жизнь болит то, что отрезали. У меня – это совесть. Ее нет, а я чувствую ее, слышу. Как музыку, состоящую из нот боли.

У других болит тоска по несбывшемуся, тоска по несовершенному чуду, несовершенному подвигу.

* * *

Христос ходил по земле и совершал чудеса. Совершал, но когда люди переставали верить в него, они не получались.

Я, очарованный словами Грина "Ты можешь заснуть, и сном твоим станет простая жизнь", тоже ходил по земле и пытался совершать чудеса. Я пытался зажечь людей, пытался заставить их что-то искать, что-то сохранять, к чему-то идти. Я брал их за грудки и говорил о душе, о любви, говорил, что жизнь дана человеку для того, чтобы превзойти себя и приблизиться к неведомому. К Богу. К совершенству. Но чудес не получалось, и люди не проникались

моими словами. И ненавидели. Как Надя, как Житник, как Света, Вера Зелековна, сын. Ненавидели за то, что толкал их к Богу, к божественному.

Люди не слышат. Они погружены в себя. Они открывают сердца лишь лжецам и презирающим.

Сотрудник известного издательства сказал мне: – Не грузи народонаселение, не пытайся их изменить. Они – мразь. Если мы напечатаем календарь сорок девятого года, они будут его покупать, и будут читать, и будут передавать его друзьям и знакомым с похвальными словами, потому что нам верят, потому что мы – ИЗДАТЕЛЬСТВО!

Да, им верят. Потому что они говорят то, что покойно слышать, то, что погружает в океан бездумности. И еще они – профессионалы, они знают, что читать календарь, читать цифры и знакомые слова, так же полезно, как питаться по часам и жить с женой и еще одной женщиной по сетевому графику.

* * *

Когда Христос родился, пришли волхвы и сказали, что родился Царь всех времен и народов.

Волхвов на всех не хватает, не пришли они и ко мне. И к вам.

А если бы пришли и сказали вашей маме, что родился Царь всех времен и народов? Она бы поверила? Нет. Она не поверила, и вы стали человеком.

Почему не приходят волхвы? А если бы они приходили? К каждому Христу? То есть к каждому новорожденному?

То-то ж!

К тому же много Иродов.

У каждого Христа свой Ирод.

Мать Мария говорила сыну. Иисусу: "Выкинь это из головы, не позорь нас".

И каждый, почти каждый Ирод добиваются своего.

* * *

Христос пострадал за человечество. Он взял на себя грехи всех людей.

И я страдал за чужие грехи. Пусть по мелочи, но страдал.

* * *

Христа хранил Бог.

Всю жизнь я многократно и чудесным образом избегал гибели. "Мне кажется, что кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится", говорил Малаки Констант из "Сирен Титана" Курта Воннегута". Я тоже так думаю, потому что падал в пропасть, и даже не поцарапался.

Это падение я вижу воочию.

* * *

"Кол Будды".

...Семьдесят седьмой, разморенный день устало остывает в прохладный вечер.

Спускаюсь по скалистому отрогу. За спиной винтовка.

Высматриваю сурка.

Вон! Сидит у края – большой! <P.S.>Рыжий, как золото! </P.S.>

Вдарил.

Попал!!!

Сейчас упадет!

Бросаюсь.

Он падает – в обрыв.

Пытаюсь схватить.

И, черт, сорвался. Без вариантов. Все!

Нет – Око открылось!

Мир замер Я повис. Голова внизу, ноги – в небе. Увидел скалу. Внизу – глыбовая осыпь.

Око, моргнув, закрылось, и я ожил. Полетел, куда надо... Ударился ладонями об узкий карниз. Руки пружиной оттолкнулись. Сами. А тело – в сальто. И я – уже я – стою на ногах. на следующем карнизе. Карнизе шириной в ладонь.

За всю жизнь я не сделал ни одного сальто, не та конституция.

До сих пор не могу поверить, что это случилось! Кто-то другой, не я, владел моим телом, кто-то другой перевернул в полете мое тело, перевернул как ребенок, изображая падение скалолаза, перевернул бы изображающую его куклу.