Как закалялась сталь-2 и 1/2
Шрифт:
Врала, привычно врала, что не видит и не чувствует его. Как можно было не почувствовать взгляд, от которого она вполне рисковала забеременеть, случись ветреная погода! Как можно не обратить внимания на тупо гнущего свою линию шестнадцатилетнего молодого человека с остановившимся от желания взглядом… «Мы выбираем только тех женщин, которые уже давно выбрали нас», — эту фразу он услышал гораздо позднее, но и тогда вполне мог подписаться под каждой буквой вышесказанного. Она вела свою древнюю игру, придуманную не ею и не сейчас, а за несколько миллионов лет до того момента, когда сперматозоид ее папочки настиг-таки вяло убегающую яйцеклетку ее мамочки. Она забавлялась своей властью, обманывая и флиртуя с человеком,
Обернувшись, она «вдруг» спросила: «Молодой человек, который час?» Он чуть в обморок не упал от… Она же упоительно улыбалась, словно спрашивала: «Вы как любите больше — сзади или сверху?» Что-то промямлив, он тут же узнал, что автобусы ходят до неприличия безобразно; что она опоздает в мединститут; что завтра в это же время, в этом же месте она будет снова. После он зачем-то соврал, что ему 18, а не 16. Она соврала, что, дескать, он выглядит старше, а вот она никак не может всех убедить, что ей уже 21, — все типа думают, что 17… Спустя минуты три он рке знал ее адрес и телефон. Ему было плохо, отчетливо блевотно. Спермотоксикоз — это сейчас он знает это слово, а тогда он просто тихо стонал, перегруженный острой животной любовью к этой самке.
Была весна, тепло и тревожно, как в сельской бане. Очень может быть, что трахались даже мышки в норках. Кобели и кошаки так просто пилили своих избранниц, не очень заботясь о разнообразии в позах. Все это не могло не происходить, потому что в теплом неподвижном воздухе повис аромат его первой женщины. Мир обязан был сойти с ума!
Он не умел целоваться — она нежно и не спеша научила его, он боялся прикоснуться — она обнимала его. Удивительно, но руки сами оказались там, где нужно. Он сгорал от ужаса при мысли предложить ей «ЭТО», а она заводила его в заброшенный парк, где они долго и протяжно целовались под дождем, частично повторяя классический сюжет из индийского фильма — но без песен и танцев. Он чувствовал возбужденным телом ее упругую грудь, пренебрегающую бельем и готовую прожечь своими крупными сосками его смуглую кожу… Он буквально истекал желанием, а она молча и свысока любовалась творением своих уже умелых рук. Туман, забытье, пара часов истерических упрашиваний с пересохшими губами, снисходительные улыбки и веские доводы на тему о том, почему «нет»… Как вдруг они оказались в одной кровати, под одним одеялом. Он трепетал от прикосновения к ее влажной и жадной вагине.
Как он это делал, что именно происходило и как скрипела панцирная сетка — не важно, а потому не интересно. Здесь другое: он научился различать запах женщины. Уже упомянутый сексуальный пароль, отсутствующий по определению в неживых надуманных букетах французского «кожзаменителя», разлитого в стеклянные флаконы и выдаваемого за интимные ароматы, дескать, сводящие вспыльчивых мачо с ума…
Родился мужчина, но маленький, сжавшийся в комок мальчик так и не уйдет из уголка его души. Он, молодой и уверенный в себе мужчина, будет, проклиная себя и завидуя грубо устроенным друзьям, убивать вечер с откровенной дурнушкой, понимая, как ей неловко оттого, что все подружки по парам, а она опять одна и слезливая ночь впереди. Как хорошо знакомы ему эти задыхающиеся в рыданиях ночи!
5. Голова сдохла…
В тайге местные «хрен знает как их звать» занимались сбором пантов, то есть тупо резали молодые рога. После среза их сваливают в чан со спиртом — такая там технология. В этом чане булькает кровь, куски шерсти и кровавые панты.
Геологическая партия работала на условиях сухого закона, начальник партии — зверь-трезвенник, дело было в семидесятые…
Работяги всецело разделяли порывы начальника, но были горькие пьяницы и неимоверно страдали. Вот они и решили попытать
— Аборигены развели короткими руками и говорят:
— Водка нету, сама от жажда чуть живой.
— А это откуда тогда спиртом так шмонит?
— Это нельзя пить — худо будет, голова сдохнет.
— Голова уже сдохла. Показывай, чего такое кашеварите?
— Панты от олешков — страшная вещь, не пей, голова сдохнет.
Перед обезжиренным алкашом стояла мерзостно пахнущая бадья с кроваво-спиртовым раствором и расчлененкой. Он, таки понимая, что жизнь паскудная штука, взял кепку, зачерпнул это и, давясь блевотиной, выпил… Потом сел и истомно закурил.
Пугливые товарищи по несчастью горевали, ожидая, когда «сдохнет голова».
Вдруг хроник подскочил и начал бурно блевать веером. Он резво прокрутил ногами в воздухе, сменив пару галсов, выбежал из яранги и кинулся в кусты.
— Эка невидаль! С такой «тормозухи» еще не так полоснет. Это и есть «голова сдохла»?
— Сдохла, совсем сдохла, — ответил равнодушный сморчок-оленевод.
Товарищ тем не менее из кустов не спешил… А его там уже и не было, как не было его и в окрестном лесу, и в партии, и в округе.
Через пару дней связались с райцентром и попросили вертолет. Впрочем, вертолет не понадобился. Мужика нашли охотники за 200 км от стойбища. Он лежал на берегу реки, с кровавыми ногами и практически голый. Когда через неделю в реанимации бедолага смог говорить, то сказал самое важное:
Я начал блевать и вдруг понял: если сейчас не побегу, то взорвусь, как бомбажная консерва! Вот я и бежал.
А куда бежал?
Прямо бежал.
А волков, медведей не видел?
Да видел кого-то мельком — все от меня врассыпную! Я же прямо бежал… Хорошо, об дерево не расшибся нах!..
6. Dream, sweet dream…
Если вам не нравится сгущенка, в которую случайно упали мухи, значит, вы не солдат и не служите в далеком гарнизоне.
…Нет, резать ее нельзя — это неверно и эстетически не обосновано. Тонкие, ровные дольки сырокопченой колбасы противоестественны так же, как пиво, налитое в коньячный бокал. (Выпить, конечно, можно, но зачем же его греть в ладонях!) Нет, ломать — именно ломать на неровные куски с торчащими по краям уголками рубленого мяса и шпика, с полупрозрачными от жира обрывками восхитительной шкурки, которую могут снять только невежды и вырожденцы из среды революционной интеллигенции. Нет, нормальный половозрелый мужчина колбасу ломает, затем с хрустом и треском разрываемой «кишки» отгрызает от нее крупные, с трудом разжевываемые куски, наполняя рот целым облаком пряных и невыносимо острых ароматов дыма, слегка прогорклого сала и честного, без включений инородных тел, мяса! Это не еда в полном смысле слова, это борьба с нелегким и оттого более желанным удовольствием. Если уже пережеванную колбасу выплюнуть, то даже это не прервет логическую цепочку экстаза: схватить — разорвать — откусить — жевать с полным ртом, не только впитывая тонкий букет продукта, но и наслаждаясь именно процессом поедания, который очень похож: на первобытную охоту.
Сырокопченая колбаса — продукт особый. Пытаться уничтожить его, не подумав о сопутствующих ингредиентах, — смерти подобно. Не успев «за- бороть» и сотни граммов, остро осознаешь, что, не смыв из полости рта этот терпкий соленый вкус, можно просто захлебнуться уже почти незнакомой слюной. Во всем нужна умеренность. Кружка пива или рюмка водки — это то малое, что можно сделать для того, чтобы оказаться в паре миллиметров от нирваны, блаженства, подаренного незамысловатым на вид предметом, исполненным фаллическим символизмом, имеющим подозрительный темный цвет и содержащим измельченные останки убиенных животных.