Как жизнь, Семен?
Шрифт:
Квартира учителя. Стучу три раза — это мой условный знак. Слышу по ту сторону двери шлепанье босых ног. Идет открывать Нина.
— Ой, Сема, почему ты так долго не приходил? В чем дело?
— Сегодня мы пойдем в парк, там массовое гулянье, — говорю я ей. — После все объясню.
— Ага, Семен пришел! — приветствует меня Валентин Петрович. Он несколько осунулся, постарел. — Как жизнь?
У него жена все еще «ездит по командировкам». Ему бывает скучно, тяжело.
Плохо, когда в семье неустройка.
— Жизнь
Что еще больше отвечать! Жизнь и в самом деле хороша. И особенно я понял это в последнее время. Что бы там ни случилось, а все становится на свое место. Плохое отметается, каким бы оно цепким ни было. Остается одно хорошее. «Жизнь дана на добрые дела», — сказал как-то дядя Ваня Филосопов. А ради этого доброго иногда приходится и погрустить. Тут уж ничего не поделаешь.
Сначала спешим в детский дом навестить Таню. В детском доме нас уже хорошо знают.
Старая воспитательница спрашивает:
— Как здоровье папы?
Это относится к Нине: Валентина Петровича здесь тоже знают. Он помогал детдомовцам устраивать живой уголок.
— Сейчас позову.
Это уже ко мне.
Таня выбегает чистенькая, веселая. Прыгает со ступеньки на ступеньку.
— Здрасте!
Все трое идем гулять. Хороший день, теплый. На улицах полно народу. Из Рабочего сада доносится музыка. Туда спешат люди.
Вот и корпуса. С ними у меня связано много неприятного…
Живет ли там Витька Голубин? Им ведь обещали новую квартиру.
Мы бродим по аллее парка, рассказываем, друг другу, что интересного узнали за день.
— Все стали учить стихи, а Витя Колобов не стал учить стихи, стал рисовать, — рассказывает Таня.
У нее тоже свои интересы, своя жизнь, пока еще безоблачная, как небо в этот день.
Мы с Ниной громко возмущаемся проделками Вити Колобова, который не хочет идти вместе со всеми в ногу, поступает, как индивидуалист.
Вдруг Таня останавливается. Далеко впереди показались Вера и Николай.
Они шли неторопливо. Николай — спокойный и важный, Вера — маленькая и еще более похудевшая, в своем лучшем платье в клеточку… Я хочу броситься к ней, но вижу Николая и не могу. А они нас не заметили, свернули…
Мы отважно продираемся сквозь толпу к каруселям. Хочется раскачаться так, чтобы заколотила в виски кровь… Бывает, когда человеку вдруг чего-нибудь и захочется.
Обидные рассказы
Человек хотел добра
Шли ребята из школы: Колька Пахомов, по прозвищу Торопыга, и Егор Балашов, у которого прозвища не было. Завернули они на гороховое
— Нет, — сказал Колька Пахомов, — как не прикидывай, а лето у нас короткое. Не успеешь загореть как следует, и опять надо в школу. То ли дело в Африке — круглый год печет.
— Вот это живут! — подал голос Егор Балашов. — Слушай, Торопыга, а когда же они в школу ходят, ежели у них всегда лето?
Кольку Пахомова прозвали Торопыгой потому, что он везде и всюду торопится; даже когда говорит — строчит словами, как из автомата. Спросит учительница что-нибудь, Колька моментально вскидывает руку — иногда правильно ответит, а чаще в спешке такое понесет, хоть уши затыкай.
И вообще он весь такой торопливый. У Егора, например, даже веснушки на лице расположены как-то обдуманно: со всех сторон одинаково. А в Кольку будто бросили горсть. Ему бы постоять, подождать, пока ровным слоем лягут, а он заторопился, побежал; потому у него веснушки и рассыпаны как попало: на лице немного, на правом ухе немного, а левое и вся шея сзади сплошь забрызганы.
— А я думаю, им ходить в школу незачем — они дома занимаются, — ответил Торопыга на вопрос своего приятеля.
— Вот это живут! — завистливо повторил Егор Балашов.
— Мамка вчера говорит: «Спи, Колюха, на печке, прогреешься и кашлять перестанешь». Ну, спал! А толку что? Утром по росе босиком побегал — снова кашляю.
— Какой уж толк, — поддакнул Егор. — А в Африке, пожалуй, и печек не надо.
Помолчали, подумали о том, как легко жить людям в Африке.
— Ты вот что, — сказал потом Торопыга. — Иди сейчас к моей мамке и скажи, чтобы она меня в больницу отвезла. Пусть меня от школы на недельку освободят.
— На недельку от школы… это хорошо, — вздохнул Егор Балашов. — Только почему я должен идти? Сам скажи.
— Мне самому неудобно.
— Тебе неудобно, а мне удобно? — не понял Егор.
— Конечно! Тебе оттого удобно, что ты добра хочешь человеку. Когда добро — всегда удобно.
— Это ты себе добра хочешь, — возразил Егор. — Вот тебе и удобно.
Так или не так, а все же, как пришли в деревню, Егор сразу к матери Кольки Пахомова, сказал ей да еще приврал: учительница, мол, показать врачу велела.
На следующий день Торопыга уехал в больницу. Вернулся к вечеру веселый-развеселый…
— Не велели в школу ходить, — пояснил он, — потому что коклюш, заразить других, можно. Теперь погуляем…
В деревне двенадцать домов. Из дома в дом несется страшная новость: у Торопыги коклюш, заразить может.
Ребята «попа» по дороге гоняли. Хотел сыграть и Колька, а они перепугались и от него, как от чумного, врассыпную бросились, биты где попало оставили. Обрадовался Торопыга и понесся за ними.