Какими мы были
Шрифт:
— Когда я увёз леди Лианну, с её согласия, это было не из простой склонности. Я не предвидел многих последствий, и много хороших людей погибло, но я знал свою цель. Я знал, и позволил Роберту Баратеону истощить себя войной, а после встретить его так близко к Королевской Гавани, как я допущу. И убил его. Я знал, что когда вернусь в столицу, узурпирую трон моего отца — даже если для этого пришлось бы его убить. Меня могли на долгие годы прозвать отцеубийцей и цареубийцей, но я больше не хотел его у власти. Если бы не дикий огонь, несомненно, так бы меня сейчас и звали. — Рейгар выдохнул и откинулся на спинку стула, внезапно почувствовав себя очень усталым. — Эти лорды не поддержали
Все по-прежнему молчали, но эта тишина не удушала его. Она успокаивала его, приводя в порядок его бурные нервы. Он не хотел злиться и предпочёл бы избежать спора. После этой тирады Рейгар вновь почувствовал усталость. Он был истощён.
— Думаю, наш король волен делать то, что пожелает, — проворчал рядом с ним всегда верный Джон. — Если кто-то хочет высказаться против него или стать таким смелым, чтобы бунтовать, то они получат честь пострадать от королевского правосудия.
— Наша армия велика и отлично готова, — добавил Герольд. — Число людей с битвы на Трезубце выросло в пять раз, и все они обучены. Его Величество не раз видел их готовность. Если речь зайдёт о сражениях, то мы будем готовы.
— Я придерживаюсь решения короля, каким бы оно ни было, — сказал лорд Тайвин своим сильным, холодным голосом. — Он показал себя мудрым.
— Да, — всё, что смог выдавить из себя лорд Мейс.
Рейгар оценил поддержку, но не успокоился. Он чувствовал, как его сверлят глаза принца Дорана, и не сомневался, что его тонкие губы сжались в плотную линию, выражающую его непокорность.
— Что ж, думаю, на сегодня всё, милорды, — сказал Рейгар, поднимаясь на ноги. — Вы все свободны. — Они встали, переглядываясь, прежде чем толпой выйти из комнаты один за другим. Остались трое: Эртур, Джон и принц Доран. Он всё ещё сидел, глядя на пятно на столе. Рейгар чувствовал, что ему есть что сказать, и ждал с равнодушным спокойствием.
— Война? — обронил он с сухим смешком. — Вот что должно случиться?
— Может быть, — сказал Рейгар. — Может, нет.
— Зашли бы Вы так далеко ради моей сестры? Сражались бы, чтобы сохранить её своей королевой? — Вопросы эти ошеломили Рейгара; он мог только в потрясении смотреть на дорнийского принца. — Вы оставили её здесь, в этом красном замке из холодного камня, в то время как скрывали другую на её родине, там, где не велись сражения. Когда Роберт Баратеон приближался к Королевской Гавани, Ваши мать с братом были отправлены на Драконий Камень, а она осталась. Что она сделала, чтобы заслужить Ваше равнодушие? Что дала Вам леди Лианна, чего не смогла она?
— Следите за своими словами, — прорычал Джон, но Рейгар едва его слышал. Его голова словно была под водой, и каждое слово звучало будто за тысячу миль отсюда. — Он — Ваш король. Он заслуживает Вашего почтения. Что до Вашей сестры, то она никогда не была достойна короля Рейгара, такая чертовски слабая…
В мгновение Джон скрылся с его глаз с шумным визгом. Взгляд Рейгара устремился к нему: мелькающая белая спина Эртура частично заслоняла от него Джона. Он был прижат рыцарем к стене; его рубашку сжимали кулаки Эртура. Рейгар не мог видеть лица гвардейца, но по голосу можно было предполагать его выражение.
— Возьми свои слова обратно! — проревел рыцарь, наполняя комнату своим громким голосом. — Не достойна? Не достойна? Ты говоришь о достоинстве, словно оно у тебя есть! — Рейгар никогда не слышал своего друга таким разгневанным; это было совсем
— Эртур, отпусти его, — приказал Рейгар, шагнув к ним. Но его слова остались неуслышаны, поскольку Эртур не сдвинулся ни на дюйм.
— Сир Эртур, отпустите его, — сказал Доран. Он подчинился почти сразу, выпустил его и пошёл обратно к своему месту с лицом, искажённым гримасой гнева. Рейгар воззрился на него с едва не отвисшей челюстью. Эртур не ослушивался его приказов. Он не принимал их ни от кого, кроме него. — Я не понимаю Ваших привязанностей, Ваше величество, — обратился к всё ещё потрясённому Рейгару принц. — Вы говорите, что увезли девицу Старк не из любви, но уберегали её от вреда. Она дала Вам лишь одного ребёнка, она неплодовитая королева и клятвопреступница, так как отвергла свою помолвку. Тем не менее, Вы сражались за неё с большим огнём и кровью, чем когда-либо за Элию. Что она делала, чего Элия не делала лучше и с большим величием?
— Ваши сравнения расстраивают меня, принц Доран, — ответил Рейгар, качая головой и пытаясь выбросить из головы своё беспокойство. — Я не мог предсказать её смерть. Если бы я знал, принц Доран, она бы и сегодня была со мной, и у меня было бы на двух детей больше.
— Не имеет значения, знали бы Вы или нет. Вы полностью пренебрегли мерами предосторожности. Ни один замок не являлся безопасным с Вашим отцом внутри него. — Доран поднялся из-за стола. — Дорн никогда не оставит Вас в покое. Он будет мутить воду в Вашем королевстве и освещать ваши недостатки, пока памяти Элии не воздастся по справедливости.
— Я держал её тело посреди пепла, — ответил Рейгар, от воспоминания стиснув зубы. — Я плакал по нашим детям. Утро за утром я просыпался с желанием вернуть её обратно. Я скучаю по её советам. Скучаю по её остроумию. Скучаю по её изяществу. И я не нашёл ничего этого в Лианне, сказал он себе, но без резкости. Лианна предложила ему другое, что он обожал и нежно любил. Но смерть Элии означала конец тех особенностей, которые он ужасно полюбил; особенностей, которых он не мог найти ни в ком, устроенных так же нежно, как у неё. — Я оплакивал её, — задохнулся Рейгар и закрыл глаза.
— Вы оплакивали её слишком поздно, — загадочно сказал Доран. — Мне вспомнился мужчина из Вашего рода, имевший несколько жён и боровшийся с Верой. Интересно, объединяет ли вас что-то ещё, кроме крови.
— Вы уподобили меня Мейгору Жестокому, мой принц?
— Я уподобил Вас королю, Ваше Величество, — отрывисто ответил принц Доран. — Вам решать, какому из них.
Рейгар пронаблюдал за его спиной, в то время как он выходил из комнаты; звуки его шагов были единственным, что заполняло тишину. Со скрипом закрывшейся двери всё вновь затихло.
Остальные сидели, не шелохнувшись. У Джона было красное лицо, почти в тон его волосам. Он сидел, нахмурившись и отвернувшись от остальных. Эртур был спокоен; его лицо было словно взято у статуи в вечном, неизменном покое, но боль в его глазах бурлила, словно море, атакованное штормом.
Рейгару было интересно, как он выглядел. Он чувствовал вину и сожаление, но особенно сильно — тоску.
Он подумал об Элии и том, что в ней привлекало его. Она обладала самым острым умом, который он видел у женщин; глаза её были словно огранённые изумруды, способные начисто разрезать его грудь, чтобы раскрыть содержимое его бьющегося сердца. Мало что оставалось незамеченным ею с её складывающим и делающим выводы разумом. Он полюбил её только за это, и, возможно, её способность лишать его всех покровов пугала его и убеждала не слишком привязываться.