Календарная книга
Шрифт:
Нукеры умерли один за другим, за исключением русского казака Григория, который пришёл в отряд Начальника Контрабанды совсем недавно. Григорий был на Дону в больших чинах, дрался то за красных, то за белых, а как пришёл верёвочке конец, то покатился на юг. Он катился долго, превращаясь из румяного колобка в колючее перекати-поле.
Григорий даже не пригибался к гриве лошади, будто заговорённый прошлыми несчастиями своей жизни.
Пули пели над ними, как цикады.
Заревела и рухнула лошадь под Сашенькой,
Время шло медленно, и Начальнику Контрабанды казалось, что он раздвигает пули руками.
Они скакали в темноте, не отвечая на выстрелы, чтобы люди Рахмонова потеряли их из виду.
Но внезапно Абдулхан ощутил, как объятия его женщины слабеют, а его английский френч намокает. Они спешились — Сашенька безвольно лежала на его руках. В груди женщины хрипело и булькало.
Абдулхан приложил ухо к её губам, но Сашенька уже не говорила ничего.
Час её пробил, а время для Абдулхана снова понеслось вскачь.
Казак сокрушённо покачал головой, и принялся шашкой рыть могилу.
— Вот так и мою жинку Аксинью убили, — утешил он командира. — Пуля прилетела, и ага.
Но Абдулхану утешения были ни к чему. Он пожалел, что остался в живых именно казак — нукеры были молчаливы, а Григорий чувствовал себя на равных с ним и думал, что с хозяином возможен разговор.
Закопав женщину, Абдулхан завыл, как собака, и выл целый час. На исходе этого часа он спокойно встал, отряхнул песок с френча и молча погнал лошадь к морю.
Товарищ Ухов закурил цигарку и молодой красноармеец, вдохнув, наполнил кашлем трюм баркаса.
— Смотри, Павлик — видишь, бикфордов шнур? Он вспыхнет от машинного жару, и ровно на счёт «сорок два» огонь брызнет внутрь динамитной шашки, которую я приматываю сюда — смотри, Павлик… А остальные будут вот здесь.
— А почему «42»?
— Сорок два — важное число, без него никак. И тут оно к месту. Одним словом, на счёт «сорок два» Начальнику Контрабанды придёт конец.
— Но, товарищ Ухов. Ведь конец придёт и машине времени, которая должна служить пролетарской революции.
— А так она будет служить врагам пролетарской революции. Как ты думаешь, Павлик, что лучше?
— Лучше будет, если мы и машину времени спасём, и врагов уничтожим.
— Так, Павлик, бывает только в синематографе. Собирайся, нам тут рассиживаться нельзя. Не у тёщи на блинах.
Поднимаясь, Павлик запнулся и загасил фонарь. Он чуть было не упал, но схватился за что-то, и, удержав равновесие, полез по трапу вслед за старшим товарищем.
Баркас был загружен под завязку, десятки ящиков и тюков громоздились повсюду, и эти двое так и не заметили, что под коврами лежит Начальник Таможни и прислушивается к их разговорам.
Старый таможенник Васнецов
Наутро приват-доцент Лебедев, ступив на палубу, увидел маленькую чёрную дырочку. Вся беда была в том, что эту математическую точку окружала сталь, а за этой сталью ждал использования цилиндр со свинцовым набалдашником, который зовётся «патрон».
Всё это находилось в руках Начальника Таможни Васнецова, и, разглядывая эту чёрную дыру, Лебедеву пришлось заново повторить всё то, что он рассказывал Абдулхану.
— И что, — спросил Васнецов, — всё повернётся вспять?
— Это зависит от мощности. Накопим энергии больше — так больше и…
— А чем у тебя мотор работает? Мочёным песком, что ли?
— Почему песком? Электричеством — с помощью переработки солнечной энергии.
Васнецов помолчал и приказал, поведя карабином:
— Заводи свою машину.
— Но там огромные солнечные батареи, я — один, а вы… Лебедев покосился на протезы Васнецова.
— Ничего, справимся. Аллах милостив, — ответил за Васнецова другой голос.
Прямо над ними, на свёрнутых коврах сидел Абдулхан с маузером в руке.
— Да и Григорий нам поможет, правда?
Из-за рубки выступил человек в синих штанах с лампасами и казацкой фуражке. Теперь три чёрные дырки глядели на Лебедева.
— И он поможет, — Абдулхан сделал движение рукой и с другой стороны рубки вышел старый татарин с английской винтовкой.
И вот уже четыре человека ждали, что скажет беглый приват-доцент.
— Но у меня может не получиться.
— А ты постарайся, — сказали двое, а татарин и человек в лампасах промолчали.
— Дельта может быть маленькой, совсем маленькой — несколько недель, не больше! — сорвался на крик Лебедев.
— А ты постарайся, — сказали ему снова.
Лебедев вдруг почувствовал странную пустоту вокруг себя. Он понял, что сопротивляться бесполезно, но всё же сказал:
— Время не просто пойдёт вспять. Всё изменится — это вроде того, как если убить одну бабочку… То есть, если убить куколку, а из неё не вырастет бабочка. То есть, убить куколку… Господи!.. Неизвестно, что будет — всё вокруг может поменяться. Будет не то, что вы думаете.
— Собирай машину, — просто сказал Абдулхан.
Слова сбились в горле Лебедева в сухой комок. Этот комок стал враспор, и из горла не лез. Лебедев понял, что дело его проиграно, свобода и Англия отсрочены, а, может быть, утеряны навсегда.
Он всхлипнул и сбил крышку с ящика, где лежал щит управления.
Баркас перестало качать — монтаж шёл споро, казак и татарин под руководством Лебедева установили над баркасом сборники солнечной энергии, отчего кораблик стал напоминать гигантскую стрекозу с фиолетовыми крыльями.