Калерия (Не)реальная невеста
Шрифт:
После обеда мне пришлось топать в отдел кадров и заполнять кучу бумаг для принятия на первую в моей жизни серьезную работу. Когда мне объявили зарплату в качестве личного ассистента босса, то я решила, что, пожалуй, не такой уж большой жертвой будет мое пребывание здесь, рядом с ним.
К семи вечера моя голова просто вибрировала от всего, что я сегодня услышала, увидела и узнала. Нина Ивановна, к счастью, уже смотрела на меня с уважением и даже с сочувствием. По ее словам, еще ни один ассистент не проделал столько работы за все время, сколько
– Калерия, думаю достаточно работы для первого дня. Отправляйся-ка домой, — добродушно произносит она, сама явно никуда не собираясь.
– Нина Ивановна, будет лучше, если вы будете обращаться ко мне - Лера, — вижу, как выгибается дугой ее бровь, и решаю пояснить, - Мое настоящее имя вызывает кучу ненужных вопросов и внимания, которых я всю жизнь пытаюсь избежать.
Женщина пристально смотрит на меня несколько долгих секунд, но все же смягчается и произносит:
– Ты совершенно права. В этом офисе я думаю к тебе и так будет повышенное внимание, так что не стоит усугублять твое нахождение здесь.
– Почему вы так считаете?
– мне становится неуютно от ее слов, словно она на что-то намекает.
Но Нина Ивановна лишь дружелюбно улыбается и пожимает плечами.
– Здесь работают, в основном, мужчины и старые кошелки вроде меня. Так что ты, как свежая струя, которая всколыхнет это место.
Начинаю смеяться, попутно закидывая вещи в свою сумку. Тоже мне свежая струя. Да я сейчас как выжатый лимон, кроме желания принять душ, больше ни на что не способна.
– И никакая вы не кошелка, Нина Ивановна, — говорю ей на прощание.
– Одна восточная мудрость гласит: есть красота, над которой годы не имеют власти — это красота сердца, - и, подмигнув, выхожу из кабинета.
Несмотря на конец апреля, вечер по-летнему теплый, и, глубоко вздохнув, решаю прогуляться пешком. Я люблю пешие прогулки, они заменяют мне спортзал. Не нужно надрываться в душном, пропахшем потом помещении с кучей незнакомых людей, чтобы быть в форме. Ходьба быстрым шагом, поднятие себя по лестнице на шестой этаж без лифта и, конечно же, плавание. Плавать я обожаю. До двенадцати лет, пока не переехала в Россию, не вылезала из моря. Мама называла меня своей маленькой русалкой, потому что все свободное время я проводила в воде. С тех пор прошло уже одиннадцать лет, и все воспоминания остались в прошлом. Теперь бассейн заменяет мне морскую гладь.
Прошагав так несколько кварталов, я настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала рядом с собой клаксон машины и резкий свист тормозов. Лишь когда водительская дверь резко распахнулась, и из нее выскочил злой как сто чертей Антон Петрович, я остановилась.
– Где ты витаешь, черт возьми?
– рычит он и хватает меня за руку.
Я в таком замешательстве от его напора, что не сразу соображаю, что нужно дать отпор.
– Антон Петрович, что вы делаете?
– вместо ответа пыхчу я, пытаясь выдернуть руку из его цепких пальцев.
Он грозно сдвигает брови и возвышается
– Почему ты не сказала, что уходишь?
– все еще угрюмый, но уже не такой злой спрашивает он.
– А должна была?
– Да, ты мой ассистент!
– Вы поэтому так разозлились?
– Я не злюсь.
– Ну конечно.
Мы стоим и пререкаемся посреди улицы, а его машина с открытой дверью и работающим мотором припаркована почти на тротуаре.
Он делает глубокий вдох, потом выдох и уже мягче, но не менее требовательней, командует:
– Сядь в машину, Калерия.
Почему-то я безропотно подчиняюсь и, обежав машину, сажусь на переднее сиденье. Как только за мной закрывается дверь, Антон Петрович садится на водительское место, молча наклоняется ко мне и, потянув за ремень безопасности, пристегивает одним щелчком. У меня буквально отвисает челюсть, и, пока он медленно возвращается в исходное положение, я зачем-то делаю глубокий вдох носом и пропускаю через свои рецепторы запах его кожи.
– Ага, вижу, память начинает возвращаться, — весело произносит он и выруливает на проезжую часть.
Молчу, но в голове проскальзывают какие-то воспоминания, которые я никак не могу закрепить в сознании. Какие-то мелькающие картинки, словно рой пчел, — жужжат, но не складываются в единый пазл.
– Куда мы едем?
– наконец стряхнув наваждение, спрашиваю этого знакомого незнакомца.
– Домой.
– Что?
– даже на сиденье подпрыгиваю от неожиданности.
– Я везу тебя домой. Почему ты вообще идешь одна по улице?
– снова злится он.
«Больной что ли? Какое твое дело вообще?» — хочется закричать мне, но беру себя в руки и спокойно объясняю:
– Люблю ходить пешком. Тем более, я не так далеко живу.
– Калерия…
– Я бы предпочла, чтобы вы называли меня Лерой, — отчеканиваю, беспардонно перебивая его.
Этот несносный человек снова улыбается и парирует:
– А я бы предпочел, чтобы ты называла меня Антоном.
Фыркаю и, сложив руки на груди, с вызовом смотрю на него.
– Вы мой начальник.
– Мы целовались, я видел тебя голой и даже мыл, — смеется он. — Ты прижималась ко мне своей восхитительной маленькой грудью, цитировала Бродского и называла Давидом.
Краснею так, что кажется, еще секунда, и вспыхнут мои волосы. Господи, распутная девка, что ты там вытворяла?
– Давидом Микеланджело?
– Угу.
– О Боже, — шепчу с тоской и закрываю лицо руками.
Калерия Калимерис, ты идиотка! Нет, с другой стороны, Антон - видный мужчина, мужественный, статный. Благородный, если учесть, что мог воспользоваться моим невменяемым состоянием, но вместо этого помог. У него выразительный взгляд, симпатичное, я бы даже сказала, красивое лицо, но сравнивать его с Давидом — это уму непостижимо.