Калейдоскоп
Шрифт:
Даниль невольно загляделся на небо, забыв уже, что несколько минут назад отчаянно спорил, причем больше с собой самим, чем с Андреем, о правильности их пути. Каким-то невероятно мелким казалось в такие минуты все, что они делают, вся эта возня жалкой горстки выживших в песочнице под названием Долина, за границей которой стоял огромный мир, еще более ужасающий своей непознанностью, чем до Исхода.
Что произошло в тот день, когда существование параллельных вселенных из теории вдруг стало практикой? А ведь оно стало, иначе как вообще можно объяснить творящееся вокруг. Куда исчезли люди, оказавшиеся на месте появившихся осколков? Что осталось вместо этих
Сейчас перед ними открывалось так много возможностей попытаться это узнать. Куда больше, чем у ученых до Раскола, но вместе с этим, и так много препятствий, которые могут разрушить любые их начинания. Чем больше они узнавали, тем больше понимали, как много не знают. Эти слова великого ученого из прошлого их реальности никогда еще не звучали настолько актуально. И на фоне этого общего, всеобъемлющего бессилия, его собственная мелкопоместная драма казалась Данилю настолько надуманной, что самокопания по ее поводу становились бессмысленными.
Два человека, да кого он обманывает, один человек решил, что видит прямую и явную угрозу, и начал ей противостоять, в меру своих сил и ума. Убедил второго, и вот теперь они делают это вместе. А кругом идет своим чередом их странная новая жизнь. Люди учатся, влюбляются, ссорятся, уже даже рожают новых людей, и каждый видит свои угрозы, и борется с ними так же в меру своих сил и ума. Просто, каждый видит другие угрозы, и борется с ними по-другому, и ни один никогда до конца не поймет другого, даже сейчас, когда их социум сузился до невероятных с самой зари человечества границ. И каждый по-прежнему одинок, даже среди других. Просто кто-то одинок вместе с кем-то, а кто-то порознь. Как он сам, добровольно просравший свою возможность победить одиночество.
Даниль так и не смог найти в себе решимости, чтобы рассказать Ландыш о том, чем занимался. Ему не позволил сделать это страх того, что она не примет его точку зрения, оттолкнет его и разрушит их дело. А значит, и его жизнь тоже, и жизнь Андрея, и Ирины тоже. Их отношения начались ярко, на фоне эйфории от самого факта выживания, в первые же дни после прихода в Долину, а умирали долго, мучительно и очень скучно. На кухне, за лживыми разговорами, в спальне, когда он обнимал Ландыш, а видел мешки с телами визитеров и строчки данных, в Центре, где он прятался от всего этого. Он так скучал сейчас по ее теплу, по тому, как она говорила с ним, даже по тому, как молчала, все ожидая, когда, наконец, заговорит он, но Даниль тоже молчал, чем и предопределил конец их отношений. Когда говорит только один, ничего хорошего не выходит.
Он часто, как и сейчас, мысленно возвращался к тому времени. День за днем, Даниль все больше запирался в себе, понимая, что следит за каждым сказанным словом, чтобы не дать ни одного повода для расспросов. Снова и снова задерживался в Центре, потому что это проще, чем идти домой и в очередной раз бороться с желанием рассказать подруге правду. Он чертовски завидовал Андрею. Они с Ириной поженились еще до Исхода, а знали друг друга и дружили еще дольше. Для его напарника рассказать жене о своем страхе и о решении, которое он нашел, было чем-то настолько само собой разумеющимся, что иного пути для него даже быть не могло. И это вторая причина, из-за которой он стал реже у них появляться.
И тогда, постепенно,
Они до сих пор периодически сталкивались друг с другом, то на Совете, то просто на улицах Поселка, здоровались, даже улыбались, но так никогда больше ни о чем не заговорили. Иногда он начинал думать о ней, о том, что потерял, и тогда, бывало, просто разбивал что-нибудь, первое подвернувшееся под руку, иногда и руки тоже. Ее фотографии все еще хранились в памяти его интерфейса, но только ее, не совместные. Их он удалил все, без исключения. Не мог видеть себя рядом с ней, слишком больно и стыдно ему становилось тогда. Он знал, что Ландыш до сих пор не встречалась ни с кем другим, как и он сам и не хотел думать о том, что он стал причиной этому, причиной одиночества и недоверия.
Так просто обвинять во всем этом Андрея, но ведь он и правда ни к чему не принуждал Даниля, не угрожал ему, и тем более не заставлял лгать. Такое ощущение, что он вообще в любой момент был готов к тому, что все развалится, и этот осознанный фатализм порой даже пугал Даниля, особенно на фоне того, что останавливаться при всем этом Андрей явно не собирался. На самом деле, выход у Даниля имелся. Он вообще есть всегда, просто желание жить без лишних проблем, да и просто желание жить, это так естественно, так близко и знакомо. Не отказываться от этого, это вполне адекватное проявление здорового человеческого эгоизма и страха перемен.
Даниль все сидел на крыльце, переводя взгляд с одного гаснущего окна на другое, и понимал, что совсем не хочет идти домой, где его никто не ждет. Может, пойти в Центр, поработать, но над чем? Тупо понаблюдать, как дроны в боксе разбирают вещи визитеров или поковыряться в настройках системы безопасности? Любой процесс здесь был настолько автоматизирован, что не требовал особого вмешательства со стороны человека после запуска.
Сейчас это здорово мешало. Данилю хотелось заняться чем-то максимально рутинным и отупляющее монотонным, чтобы разогнать мысли, сосредоточившись на процессе. В голову ничего не шло, кроме набившего оскомину самокопания. Это превратилось в целую игру, придумывать, что он мог сделать иначе, что он сделает иначе прямо сейчас, и как от этого изменится его будущее. Каким оно станет светлым и безоблачным, цельным и спокойным.
Перед ним разворачивались целые новые реальности, где он рассказывал Ландыш правду, и она принимала его таким, какой он есть. Где они с Андреем прекращали охоту на визитеров, или необходимость в ней отпадала сама собой, и это не приводило ни к каким ужасным последствиям. У этих реальностей имелась одна общая, определяющая черта. Ради их достижения, ему приходилось только мечтать, ничего не делая. Но игра оставалась игрой. Как там цитировал кого-то Андрей? «Фантазия – ценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь. Только вовне, только вовне.» Даниль с сомнением хмыкнул и рывком поднялся с крыльца.