Калейдоскоп
Шрифт:
Леманн сделала вид, что ничего не произошло.
– Грубияны? Да, – ответила она на вопрос.
– То есть вы из тех фройляйн, которые любят, когда их называют «моя госпожа»? – продолжал мужчина, пока его рука преодолевала расстояние до колена, отодвигая в сторону мягкую и прохладную наощупь серебристую ткань подола. Не встретив никаких возражений, он коснулся внутренней стороны бедра девушки и по ее телу пробежали мурашки. Впрочем, лицо певицы оставалось по-прежнему невозмутимым и абсолютно нечитаемым.
– Помилуйте, нет, – нервно рассмеялась она, но останавливать
– Ммм?
Мужчина коснулся губами нежной кожи рядом с острой коленкой, внимательно вглядываясь со своей позиции собеседнице в глаза. Леманн храбрилась и ее волнение выдавало только сбившееся, частое дыхание.
– Если вы позволите, прекрасная фройляйн, – прошептал Франц, обжигая ногу девушки дыханием, – я могу попросить у вас прощения по-своему.
– Я… – девушка сглотнула ком, но не нашлась что ответить. Она слабо кивнула и, словно даруя благословение на все дальнейшие действия, положила кисть на голову мужчины, снова робко поглаживая его волосы.
Этот жест окончательно выбил остатки здравомыслия из головы Франца. Он легко избавил девушку от серебряного, под тон платью, белья и за бедра пододвинул ее ближе к краю кресла, разводя шире ее худенькие коленки, чтобы поудобнее устроиться между них.
Она оказалась влажной, горячей и терпкой на вкус. И все такой же сдержанной, потому что Леманн тут же прикусила кулак, не позволяя стонам вырываться изо рта. Можно было предположить, что особа, работающая в кабаре, будет раскрепощенной и смелой в любовных делах, но девушка словно стеснялась собственных проявлений страсти. Она позволила себе лишь сильнее сжать кудри Франца в кулаке, при этом отчаянно стараясь не издать ни звука. Как будто кто-то мог услышать их за гомоном пропоец в зале. Как будто кому-то вообще было дело до того, чем тут занимается фройляйн Леманн и с кем. Впрочем, вопреки всем трудам Рената, влажные хлюпающие звуки и тяжелое дыхание были вполне красноречивыми.
Кончая, она прокусила собственную руку до крови и чудом не выдрала Францу клок волос. Колени девушки затряслись так сильно, что даже будучи изрядно пьяным, мужчина испугался, что у нее случится приступ эпилепсии или какой-нибудь припадок контузии. Она соскользнула с кресла и оказалась на полу рядом с ним, отчаянно цепляясь Франца за плечи, словно теперь и у нее пол уходил из-под ног и ей срочно понадобилась какая-то опора среди этой круговерти.
На щеках Леманн были слезы. Она прижалась лбом ко лбу Франца и закрыла глаза, тяжело дыша.
– Ты… в порядке? – хрипло спросил он, продолжая чувствовать на губах и языке вкус девушки.
– Да… да… – певица даже не возмутилась по поводу более фамильярного обращения, куда более уместного после того, что между ними только что произошло, и очень тихо и смущенно добавила, – у меня так не было раньше.
– Только не говори, что ты девственница, – усмехнулся Франц и коротко поцеловал девушку в нос, пользуясь ее растерянностью, – это ужасно.
– Нет, но…
Леманн резко отстранилась от него и отползла в сторону. Она сжала колени и обняла их руками, уткнувшись
– Просто… – она вдруг всхлипнула, но судя по резкой смене эмоций на ее лице, тут же взяла себя в руки и сказала очень сухо, словно зачитывая научный факт из учебника или газетную хронику, – мужчины только пользовались мной. Никого не интересовало, что я чувствую. Чтобы я получила удовольствие. Кроме одного, но…
– Мне начинать ревновать?
– Он умер, – певица беззаботно махнула рукой, словно говорила о чем-то простом и житейском вроде похода к дантисту или в рыбную лавку, – это уже не важно.
Франц с трудом удержал вздох облегчения, вспомнив, что беззаботный тон этой девушки обманчив. Просто она слишком хорошо держит под контролем все свои эмоции. Как и сам он… В этом они были чертовски похожи. И это делало ее еще более идеальной в его глазах, тем более после того, как феерически она кончила от его языка. Сколько всего он еще мог с ней сделать, открывая ей заново мир простых, но приятных плотских удовольствий. Какие перед ними были заманчивые перспективы!
Нет, никаких перспектив.
Он должен был уговорить ее уехать, а не трахнуть. Хотя бы попытаться проверить вампирша ли она.
Черт.
Францу захотелось врезать самому себе по лицу за то, что он позволил себе дать слабину и пустил под откос свой план. Следом за планом Нойманна, грезящего получить новый экземпляр в свою коллекцию. А еще вляпался с этим рыжим индюком, в наивной попытке прибрать бардак, устроенный этой сладкоголосой пташкой.
– Тебе лучше уйти, – оторвала его от этих невеселых размышлений Леманн. Она резко поднялась с пола, и, совершенно не смущаясь присутствия Франца, стянула с себя платье и направилась к вешалке в углу, позволив мужчине полюбоваться своей точеной фигуркой в одних только тонких чулках. Искушение прижать ее к двери или гримерному столику и как следует поиметь было слишком велико, тем более член еще после их маленьких шалостей стоял колом, требуя к себе внимания. Франц стиснул зубы, проклиная физиологию и заодно то, как на него влияла эта девушка.
Леманн тем временем напялила на себя довольно скромную комбинацию и простое, неказистое платье в мелкий цветочек. Она принялась смывать косметику, продолжая напрочь игнорировать присутствие мужчины.
– Мы можем продолжить, – зачем-то сказал он, проклиная себя за это. Певица слегка покачала головой и выдернула шпильки, удерживавшие прическу в таком безупречном порядке.
– Нет, – возразила она и тяжело вздохнула, – не можем. Это не должно повториться. И этого не должно было быть…
– Почему? – обескуражено спросил Франц, хотя у него самого был целый перечень возможных ответов на этот вопрос.
Потому что, скорее всего, она польская диверсантка и едва ли обрадуется, обнаружив в его шкафу форму СС и военные ордена.
Потому что она вполне может быть другим вампиром.
Потому что Герберт мечтает препарировать ее как лабораторную зверушку, чтобы получить наконец-то лекарство для себя и возможный секрет бессмертия и вечной молодости для всего человечества.