Калейдоскоп
Шрифт:
– Пойдем, – с тяжелым вздохом сказал первый из ее похитителей. И направился в сторону машины, – тебе еще немного придется потерпеть мое общество.
– Сколько?
– Пока я не найду безопасное место и новые документы.
Силдж энергично покивала, хотя знала, что Франц не увидел этого жеста и, перебираясь через трупы, корни деревьев и пеньки, последовала за ним, потому что другого выбора у нее не было. Достаточно было, что он слышит шорох ее шагов за своей спиной.
Ей мучительно хотелось снова заговорить, но она не решалась, хотя у нее и осталось неприятное послевкусие
Человеку, который, вроде как, хотел ей добра. По крайней мере, очевидно, не пытался держать ее под прицелом, хотя и имел такую возможность, что делало его в сложившейся ситуации меньшим из зол.
Глава шестая.
Герберт редко напрямую сотрудничал с полицией, хотя и был там на хорошем счету. На памяти Франца старый ученый предпочитал лабораторную работу полевой и практически не выбирался в качестве судебного медика на место преступления, но это дело стало исключением из всех его правил.
Пользуясь своим влиянием и отличной репутацией в ученых кругах, старик, конечно же, прихватил с собой и Франца в качестве помощника, хотя после возвращения с фронта тот так и не удосужился окончить свое медицинское образование. Свое, впрочем, только условно. Оно было – Герберта и исключительно для него. Потому что пожилому немцу нужен был осведомленный помощник, а Франц в принципе в тот момент так и не решил чем хотел бы заниматься. Ему нравилась лингвистика и с легкостью давались разные иностранные языки, что Герберт объяснял тем обстоятельством, что его воспитанник рос билингвистом. Все-таки родным для него был итальянский, который он с годами начинал уже забывать, а немецкий он начал изучать и активно использовать в крайне юном возрасте. Этот талант Нойманн находил полезным, но куда менее подходящим для их дела, чем, например химия или прикладная медицина. Одно только упоминание о корнях воспитанника заставляло рот старика неприятно кривиться.
Он всегда говорил – оставь прошлое в прошлом.
Поэтому теперь вместе с ним Франц без особого энтузиазма осматривал место преступления и делал записи в толстом, потрепанном блокноте, пока Герберт наворачивал круги вокруг трупа.
Еще одно тело без следов насильственной смерти. Никаких выпученных глаз, сломанных в предсмертной агонии ногтей или посиневшего языка. Словно сердце несчастного просто перестало биться без каких-либо на то видимых причин.
Только несколько седых прядей в волосах.
– Более подробно я смогу дать оценку после вскрытия, – отчитался Нойманн полицейскому инспектору, присутствовавшему на месте преступления, – но я думаю, что мы имеем дело с действием того же отравляющего вещества.
Этой версии пожилой ученый придерживался во всех официальных разговорах со своими товарищами из полиции и другими судебными медиками. Версии, для которой он даже не потрудился синтезировать неплохой, крайне незаметный яд, который мог отвлечь внимание этих ищеек от истинной причины смерти несчастных.
Причины, которая, вероятнее всего, имеет голос нежный, словно пение сирен посреди туманного моря и носит блестящее платье из серебристой
От цепкого внимания Герберта и его ученика, конечно же, не укрылись початая бутылка приличного вина и пара пустых бокалов на прикроватном столике. Момент гибели этой жертвы разделил кто-то, с кем приятно было также разделить и романтический ужин. Женщина.
Та самая женщина.
Франц думал о ней, чтобы отвлечься от крайне неприятного процесса вскрытия, которое также Нойманн взялся провести самостоятельно. Конечно, в обществе своего неизменного помощника, которого всюду таскал за собой к большому неодобрению многих сотрудников полицейского управления. Но Герберта слишком уважали, чтобы спорить с ним.
Францу не нравилось смотреть на трупы и куда меньше нравилось изучать их внутренности. На фронте он вдоволь навидался выпущенных наружу кишок и прочих органов, и едва ли горел желанием наслаждаться этой картиной каждый день. Но Нойманн взял его с собой с каким-то мстительным удовольствием, чтобы лишний раз напомнить, что его воспитанник сам в свое время выбрал этот путь и отправился медиком на передовую, вместо того, чтобы закончить учебу в университете и спокойно отсидеться в тылу.
Когда они остались одни в прохладном, подвальном помещении морга, Герберт наконец-то решился заговорить.
– Как продвигается расследование? – пожилой немец отложил в сторону скальпель и стянул с рук окровавленные перчатки. За непродолжительный отрезок времени он успел уже получить подтверждения для всех своих предположений и быстро потерял интерес к мертвому телу на металлическом столе.
– Медленно, – буркнул Франц, не поднимая взгляда от отчета, который заполнял. Он знал, что сейчас опекун буравит его взглядом, не менее острым, чем скальпель, которым он орудовал пол часа назад, стараясь вскрыть уже не ткани человеческого тела, а потаенные уголки души своего воспитанника.
– Ммм?
– Я проверил нескольких подозреваемых, но они… – мужчина остановился, чтобы не наделать ошибок в тексте и украдкой глянул в сторону Герберта, – не те, кого мы ищем.
– Совсем никого интересного? – продолжил напирать Нойманн, и от его прессинга Францу неминуемо захотелось пойти в оборону. Он злился. Но не на старика и его проницательность, а на себя за каждый вечер в кабаре «Зеленый фонарь».
– Есть одна девушка, – нехотя выдал он.
– Отлично, – просиял пожилой ученый, – ведь мы с вероятностью в восемьдесят пять процентов ищем именно женщину. Женщину с крайне четким мотивом.
– Она скрывает свою настоящую личность, – поделился Франц и тут же пожалел об этом, словно только что выдал чужой секрет, доверенный ему добровольно, а не выторгованный у другого сыщика.
Это не укрылось от пристального взгляда Нойманна под которым мужчина начинал чувствовать себя крайне неуютно. Как нашкодивший ребенок о шалости которого стало известно строгому родителю.
– Будь осторожен, – предостерег его старик, постукивая длинными пальцами по краю металлического стола, – не спугни ее. Ты же понимаешь, что она нужна нам живой?