Калифорния на Амуре
Шрифт:
Загорский осмотрел его и кивнул, довольный: как раз то, что надо для охоты на тигра.
Тут же, однако, выяснилась неожиданная для надворного советника вещь. Оказывается, вся их охотничья экспедиция будет состоять только из четырех человек: самого Прокунина, Загорского, сторожа Орокона и немолодого молчаливого приискателя, которого звали Семен Семеныч.
– Не маловато ли? – озабоченно спросил Нестор Васильевич. – Может быть, взять народу побольше?
Но Прокунин отмахнулся: с тигром воюют не количеством, а качеством. Орокон опытный охотник, с ним тигр не застанет их врасплох. Тут главное
О важности точного выстрела говорил и сам Орокон, явившийся в управление сразу после ухода китайского старосты. Суть речений гольда сводилась к тому, что тигр – животное не только мощное, но и живучее, и надо сразу бить не абы куда, а именно в сердце.
– Тигр жопа стреляй – убегай мало-мало, – сурово объяснял охотник. – Сердце стреляй – убегай нет, очень хорошо.
Загорский молча кивнул, и они все втроем вышли на улицу, где в некотором отдалении топтался Ганцзалин. Нестор Васильевич подумал, что в свете вновь открывшихся обстоятельств неплохо бы взять помощника с собой, но потом решил, что это может быть воспринято Прокуниным как трусость и махнул рукой.
Ганцзалин, который от нечего делать изучил клетку, где раньше сидела Альма, находился в некотором возбуждении.
– Похоже, вы и правда не выпускали тигрицу, – сказал он хозяину.
– А ты, наглец, сомневался в моих словах? – нахмурился надворный советник.
Но Ганцзалин не обратил на грозный тон Загорского никакого внимания, но лишь сообщил, что на засове, которым закрывалась клетка, краска облуплена, причем облуплена очень странно – как будто по нему царапали острыми ножами. Вероятно, это сделал тот, кто выпустил тигрицу, вот только неясно, зачем.
– Воля ваша, очень странная история, – понизив голос, проговорил Ганцзалин.
Надворный советник только поморщился: сейчас есть дела поважнее, чем изучение тигриных клеток. После чего велел помощнику немедленно отправляться в китайское селение на разведку.
– А что именно разведать? – спросил оживившийся Ганцзалин.
Загорский коротко и тихо объяснил что-то помощнику, тот кивнул и растворился в воздухе. Нестор Васильевич тем временем вернулся к Орокону и Прокунину.
– Пешком будем охотиться? – осведомился он, кляня себя за то, что не вовремя вчера отправился в управление. Надворный советник охоты не любил, ему отвратительна была сама мысль об убийстве беззащитных животных.
Прокунин только усмехнулся. Если идти за тигром пешком, так они в аккурат до рождества ходить будут, и все равно ничего не выходят. Нет, поедут они, как и положено, на лошадях и даже с собаками. Эти слова немного ободрили Нестора Васильевича. В конце концов, на лошадях гораздо быстрее и удобнее. Тем более, с собаками.
Правда, тут же выяснилось, что множественное число здесь несколько избыточно – собака была одна. Она принадлежала Орокону и звалась Буська – по слову, которым приискатели обозначали золото. Это оказалась лохматая веселая образина, в которой нелегко было даже просто опознать собаку, не говоря уже о том, чтобы установить породу. С самого начала она прониклась необыкновенной симпатией к Загорскому: он чесал ее за ухом, а она терлась о его ногу, пока охотники не сели на лошадей, которых привел
Кроме того, на каждого охотника взяли по паре лыж – тигрица могла ходить по таким местам, где не проберется ни один конь.
Орокон ласково похлопывал своего любимца гнедого по шее.
– Этот медведя боися нет, – говорил он. – Медведя кусай, гнедой морда лягай мало-мало. Медведь боися, беги быстро. Добрый конь, смелый.
Доброго и смелого коня дали Загорскому – как гостю. Великан Прокунин взгромоздился на мощного каурку, серый достался старому охотнику-гольду, а чалый – Семен Семенычу. Тот приторочил к седлу большой, влажный, одуряюще пахнущий мешок. Загорский принюхался и поморщился: это что, кровь?
Николай Павлович отвечал, что в мешке – большой кусок свиной туши. Она послужит им в качестве приманки для тигра. Такую стратегию Загорский одобрил, вот только непонятно было, куда именно класть приманку, чтобы тигрица ее учуяла.
– Тайга велика, за ночь она могла уйти на много верст, – заметил надворный советник.
Однако старый гольд замотал головой. Тигрица голодна, отвыкла от дикой охоты, едва ли она ушла слишком далеко. Скорее уж Альма будет держаться неподалеку от прииска, в надежде изловить и съесть человека, который и слабее, и медлительнее большинства лесных зверей или, на худой конец, собаку.
– Прекрасная, однако, рисуется перспектива, – заметил Нестор Васильевич.
– Какая есть, – хмуро отвечал Прокунин. – Эх, знать бы, кто выпустил Альму, я бы его своими руками придушил!
Загорский на это ничего не сказал, только слегка пришпорил своего гнедого. В самой Желтуге следы сбежавшей тигрицы присыпало свежевыпавшим снегом, однако Прокунин надеялся, что в лесу еще можно взять ее след. Кроме того, старый гольд очень рассчитывал на помощь своей Буськи, обладавшей, судя по всему, феноменальным нюхом и природным инстинктом охотницы.
– Буська – нюх, тигр ищи, тигр беги, кусай мало-мало, – так напутствовал он свою верную спутницу, которая все время перебегала от Орокона к Загорскому и обратно.
– Тигр кусай? – удивился Нестор Васильевич. – Да ведь тигр разорвет это несчастное чудище в один миг.
– Тигр Буська разорви нет, – отвечал довольный Орокон. – Буська ловкий, беги быстро, прыг-прыг, тигр кусай нет. Гнедой в лоб лягай, тигр убегай.
И хотя Загорскому трудно было поверить, что тигр, способный задрать быка, не сможет справиться с собакой и конем, он решил на эту тему пока не высказываться.
Вскоре они покинули пределы Миллионной улицы и выехали к реке, побелевшие от снега берега которой были усеяны чернеющими шурфами, где во множестве копались приискатели.
– Надо бы их предупредить, что тигрица сбежала, – озабоченно заметил Нестор Васильевич.
– Уже предупредили, – отвечал староста.
– И они все равно работают? – удивился Загорский.
Николай Павлович отвечал, что у старателя каждый час на счету. Что не выкопал ты, вполне может выкопать кто-то другой. Конечно, воровство тут запрещено, но после летнего разгрома Желтуги китайскими войсками нравственность здесь сильно пошатнулась, и люди живут одним днем.