Калифорния на Амуре
Шрифт:
– Еда кушай, однако, – доверительно сказал Загорскому сторож Орокон, из местных гольдов, – деньги плати нет. Хороший человек деньги плати нет, кушай много, плохой человек деньги плати есть, кушай ничего нет.
Выразив таким образом свое отношение к плохим и хорошим людям, гольд, совершенно удовлетворенный беседой, вернулся в свою сторожку.
Часов около двенадцати ночи, перед тем, как лечь спать, Заморский и Ганцзалин вышли на улицу – прогуляться. Ближе к ночи выпал свежий снег и легким белым ковром покрыл землю. И хотя снег, легший на Желтугу, отражал свет луны и немного
– Есть ли тут, где разлечься приличному человеку? – спросил Ганцзалин, который весь вечер скучал, наблюдая за тем, как хозяин сражается с китайскими церемониями, выраженными к тому же в столь сложной форме, как китайская письменность.
Надворный советник, не отводя покрасневших от усталости глаз от дальней горы, начал перечислять все хоть сколько-нибудь интересные местные развлечения. В частности, он припомнил, что, помимо известных уже им циркачей, тут есть игорный дом «Чита»….
– Куда мы не пойдем, потому что у нас денег мало, – находчиво заметил помощник. – Хотя при вашем везении у нас есть все шансы обобрать здешних старателей до нитки.
Загорский покачал головой. Они и так уже едва не устроили перестрелку с местным населением, так что озлоблять против себя приискателей, выигрывая у них последнее золото они не станут – ну, разве что в самом крайнем случае.
Кроме того, в Амурской Калифорнии имелись два оркестра, а также загадочный «театр музыки и хор песенников с представлением магических фокусов». Ганцзалин поморщился: он не любил фокусников, которых называл жуликами, и не любил смешения жанров.
– Театру – театрово, жулику – жуликово, – проговорил он.
Кроме того, в Желтуге имелась фотолаборатория («может нам пригодится», – заметил Нестор Васильевич), бани («завтра и обревизуем»), качели с каруселями («развлечение уж больно простонародное, больше для барышень»). Здесь также разыгрывалось несколько лотерей под девизом «живой фарт».
– Между прочим, тут имеются ювелиры и даже один часовой мастер, – объявил Загорский. – Если Амурская Калифорния продержится еще хотя бы пару лет, здесь наверняка появится что-нибудь вроде дворца правосудия и прочие признаки цивилизации.
Неторопливо гуляя по Орлову полю, названному так вовсе не в честь царственных птиц, а в честь любимой приискателями игры в орлянку, они остановились перед большой клеткой, где мыкала горе знакомая уже им тигрица Альма. Сейчас она дремала, лежа на какой-то ветоши и не обратила внимания на двух людей, которые подошли к ее клетке и остановились, разглядывая зверя. Худые бока тигрицы мерно поднимались, лапы подрагивали во сне, как будто она за кем-то гналась или от кого-то убегала.
– Бедное животное, – Загорский глядел на Альму с сочувствием. – Как это, должно быть, ужасно – оказаться изъятым из привычной среды, лишенным свободы, естественного уклада и быть выставленным на всеобщее обозрение! При этом тигр даже не может понять, в чем причина такого отношения, ведь словами ему не объяснишь, что человек царь природы, и царь этот
– Тигры – убийцы, – хмуро сказал помощник. – Дай им руку – откусят весь палец.
Нестор Васильевич отвечал, что тигры убийцы не со зла, а по самой своей природе. Если они не голодны, для развлечения они не убивают, чего нельзя сказать о человеке. Известны случаи, когда тигры спасали детенышей других тигров и даже представителей иных видов. По мнению надворного советника, это говорило о том, что доброта и гуманность не чужды даже и диким животным.
Он осмотрел клетку и сказал, что засов тут очень простой: любой может его отодвинуть и выпустить зверя. Даже странно, что хозяин клетки не побеспокоился запереть ее понадежнее.
– Да потому что нет таких дураков, которые захотят выпустить на волю тигра, – сварливо отвечал Ганцзалин. – Первым делом он разорвет того, кто его выпустил.
– Может, так, а, может, и нет, – задумчиво отвечал Нестор Васильевич. – Поверь, животные умеют ценить добро, об этом говорит весь мой жизненный опыт.
Помощник заметил, что его жизненный опыт говорит об обратном: животные умеют только хорошо кушать, не обращая внимания на заслуги тех, кто стоит перед ним. Неужели же господин всерьез намерен отпереть клетку и освободить зверюгу?
– Ты просто кладезь оригинальных мыслей, – улыбнулся Загорский, и в глазах его заплясали чертики.
Ганцзалин не на шутку встревожился. Выпускать тигра – преступление, он ведь не сам по себе, это чья-то собственность.
– Но мы же не красть его собираемся, – заметил надворный советник. – Где ты видел закон, по которому человека осудили за то, что он выпустил чью-то собственность? Не украл, а именно выпустил?
Ганцзалин только головой покачал. Он очень надеется, что хозяин шутит. Страшно подумать, что может наделать тигр, если его отпустить!
– По-моему, это тигрица, – перебил его Загорский.
Тем более! Что станет делать тигрица, если ее выпустить из клетки? Хорошо, если просто убежит в лес, к остальным тиграм. А если пойдет жрать по домам несчастных приискателей? А виноваты в этом будут они с господином!
Нестор Васильевич отвечал, что помощник его слишком уж драматически смотрит на вещи. Впрочем, он, конечно, прав. Они – борцы с преступностью, и им не к лицу правонарушения, пусть даже и совсем небольшие. Пусть Ганцзалин не беспокоится, пусть спокойно возвращается в управление. А он, Загорский, догонит его буквально через минуту.
Словно услышав его слова, Альма шевельнулась в своей клетке и тихонько зарычала во сне.
Тигрице снилось, что она снова на свободе, лежит в пещере вместе со своими маленькими тигрятами Солнышком и Большелобым. Со дня родов прошло чуть меньше месяца, тигрята изрядно выросли, и теперь напоминали крупных котов, только очень большеголовых и большелапых. Девочка была поменьше и поизящнее, в движениях ее сквозила грация и ловкость, которой не обладал ее брат, а в малыше, пока еще неуклюжем, уже сейчас чувствовалась сила и мощь, которая очень скоро сделает его царем тайги.