Калигула или После нас хоть потоп
Шрифт:
Это специально для нас придумано. Брюхатые в микаре не играют, они только в кости дуются. Скоро и облегчиться без налога не дадут!
– Да, и вправду мы дурни, – присоединился к нему Бальб.
– Мерзавцы проклятые! Я как это услыхал, взяла меня злость: зачем надрываться? Зачем позволять им себя обкрадывать? Лучше уж я объявлю себя нищим, пусть меня государство кормит, раз у него руки такие длинные!
– Да, братец, – отозвался Бальб, – будь у тебя золотая монета с изображением Августа, не пришлось бы тебе торчать в вонючей хибарке и чинить
За углом послышались тяжелые шаги. Во двор вошли три вигила.
– Здесь живет актер Фабий Скавр?
– Да… а что… – медленно отвечал Бальб.
У одного из вигилов в руках был свиток.
– Мы принесли официальное извещение.
Фабий вышел, взял послание, прочитал. И всплеснул руками от счастья:
– Ура! Мы будем играть! "Фаларид" разрешен! И без изменений! – Он схватил Квирину на руки и закружился с ней по двору.
Вигилы ушли, затихли звуки их шагов вдали.
Фабий радовался как ребенок. Обращаясь то к отцу, то к Бальбу, он говорил:
– Это просто великолепно, что все прошло так гладко! Теперь мы начнем репетировать! Разрази их гром, почему они не идут?
– Кто?
– Да актеры же?
Бальб перевернул рыбу на сковородке.
– Рыба готова! – сказал он.
– Надо бы выпить, раз… раз нам разрешили постановку… Но у меня нет… – озабоченно заговорил Фабий.
Квирина подала ему золотой.
– Откуда ты это взяла?
Она указала на Бальба.
– Спасибо, Бальб. Я скоро верну тебе долг, как только начнем играть.
– Оставь эти фразы для сцены, – перебил его Бальб. – Я пошел за вином.
И тут повалили гости, первая пришла Волюмния, за ней остальные. Все были обрадованы расторопностью и мудростью цензуры. Никто не ждал, что все пройдет так быстро и гладко. Волюмния хлопнула Квирину по спине:
– Так что ж, детка? Возьмемся за тряпки?
Квирина вынесла из дома охапку лоскутов. Из них будут сделаны костюмы для исполнителей "Фаларида". За образец они взяли рисунок с греческой вазы, помнящей времена Эмпедокла.
Волюмния и Квирина советовались, кроили, шили, мужчины обсуждали с Фабием пьесу. Роли были распределены: Фаларид – Мнестер, философ Пифагор – Апеллес, Телемах – Фабий, мать Фаларида – Волюмния. Остальные – в хор, Квирине не досталось ничего.
– Эх ты! – укоризненно сказала Волюмния, обращаясь к Фабию. – Почему ж ты Квирине ничего не дал?
– Я, – заторопилась Квирина, – я еще немного умею. Трагедия – это так серьезно, а я еще только начинаю…
– Ничего не немного, – возразила Волюмния и собралась продолжать защиту.
Но Фабий стоял на своем.
– В другой раз. Тут она не подходит. Для Памфилы тоже нет роли.
Скавр не мог больше терпеть:
– А ско… сколько ты получишь за это дело, сынок?
– Много, отец. Я думаю, золотых десять за одно представление.
– Так
– Куплю, отец! Да еще какие!
– А то моя-то лодка течет, никакой смолы не хватит ее просмолить.
У Бальба смеялись даже морщинки около глаз:
– Наша-то римская лодка тоже совсем прохудилась. Уж и не знаю. чем ее можно законопатить. Смолы-то в ней хоть отбавляй…
– Слишком груз велик у этой лодки. Кое-что надо вытряхнуть и отправить на дно, – весело вставил Фабий.
– Кое-кого, я б сказал! – рявкнул Скавр.
В первый и последний раз в жизни старому рыбаку достались аплодисменты, которые обычно получал его сын.
Глава 54
Император развлекался. Луция он оставил в Риме вместо себя. беременную Цезонию поручил толпе рабынь в своем дворце на Палатине и все лето разъезжал на своей великолепной яхте вдоль италийских берегов. То в одной, то в другой гавани он со свитой выходил на берег, приказывал выгрузить Инцитата, для которого на палубе корабля была сооружена прекрасная конюшня, и верхом на нем проезжал по городу, высылая вперед гонцов, которые разбрасывали народу деньги.
Аплодисменты, ликование, крики восторга. В благодарность за восторг он устраивал для народа гладиаторские игры или состязания, а в Рим отправлял послов к Авиоле за следующей партией золотых. У Авиолы появление каждого посла вызывало замешательство и злобу. Он посылает ко мне, как в государственную казну. Какая гарантия, что я получу свои деньги обратно, если он старается избежать войны?
Возможно. Авиола был уверен, что ему удастся с помощью единомышленников организовать поход на Рейн, а может, он просто боялся за свою голову, но деньги каждый раз посылал.
Калигула покорил жителей Путеол, Байи, Неаполя, Кум, Капуи. Они видели блестящего оратора, великолепного возницу в зеленой тунике. Молодой император – молодая жизнь Рима. Всюду, где его видели впервые, восхищались им, пожирали глазами. Как только могут эти ничтожества распространять о нем такие слухи! Злорадство, жестокость, насилие? О боги, ведь мы видим его собственными глазами! Мы собственными руками ловим денарии его щедрости. Ave Caius Caesar!
Он жил, разбрасывая миллионы, но в начале сентября решил возвращаться в Рим.
Последнюю остановку он сделал в Остии. Там у него был великолепный летний дворец, конфискованный у ростовщика Нивеи, который был казнен за оскорбление величества. После долгого плавания императору понравилось кутить в остийской вилле на берегу моря. Ему понравилось посылать издалека – как это когда-то делал Тиберий – в Рим свои приказы и приговоры.
Вечный город трепетал от страха.
Театр Помпея в Риме, необыкновенно красивое здание, вытесанное из желтого нубийского мрамора, верхние ряды его были забиты до отказа. Но места сенаторов пока пустовали, едва можно было насчитать сто тог.