Калигула или После нас хоть потоп

Томан Йозеф

Талия, ах, эта серьезная и веселая женщина уже несколько лет тянет вместе с ним актерскую повозку. Salve, cara dea [57] . Дай мне силу слова и жеста!

Он опустил глаза. На золотисто-желтой поверхности мраморной плиты переплетаются и извиваются синие жилки.

Вся его жизнь – вот такие же извивы и переплетения. Загулы, пьянки, девушки, женщины – жизнь в суматохе, жизнь в вечном движении. Комедиант, акробат, жонглер, имитатор, декламатор. Все. А цель: рассмешить вечером тех, которым днем не до смеха. Но господа называли это бунтарством, когда смех бывал направлен против них. Изгнанник. Из страны в страну, из города в город. Кто знает, что такое тоска по родине? Extra patriam non est vita [58] .

Кто знает, что такое тоска по Риму? Наконец возвращение. Рим. Квирина. Ridendo gasligare mores: в шутке раскрыть настоящее лицо людей.

57

Привет, дорогая богиня (лат.).

58

Вне родины нет жизни (лат.).

Он писал мимы с озорными нападками на богачей, правящих миром с помощью своего золота, и на продавшихся им. За это он был арестован в Остии, потом неожиданное помилование, дарованное Тиберием. Странствование с труппой по деревням, снова грубые шутки, затасканные остроты и тоска, постоянная тоска по большой роли в трагедии. И вот наконец-то! Наконец!

Фанфары снова прорезали воздух, на этот раз уже возле портика Помпея, и прервали размышления Фабия.

Он вскочил и отвел рукой занавес у дверей, откуда был виден зрительный зал. За ним толпились актеры. Фанфары приветствовали не императора, а его сестру. Ливилла в сопровождении Луция Куриона усаживалась в императорской ложе.

Аплодисменты нарастали.

– Salve Livilla! Ave Livilla!

– Ax, эта потаскуха! Приводит с собой любовника совсем открыто!

– Ну и пусть, она лучше и своего брата, и своего любовника. Скольким осужденным она вымолила у Калигулы жизнь.

– Да, эта шлюха хоть и ругается, как преторианец, но не без сердца…

– Болтовня – одна семейка, один навоз, одна вонь…

– Не болтай! Вот от тебя-то действительно несет…

– А она красива, гадина…

– Я думал, что она неженка…

– Один думал, да обделался!

– Ave Livilla!

– Ave Lucius Curio!

Луция приветствовала горстка сенаторов да продажные арделионы. Народ не аплодировал. Он знал, что Луций предал идею отца, оправдывает нарушенные Калигулой обещания, налоги и убийства. Аплодисменты соответствовали деяниям. Тысячеглавая толпа размахивает руками, словно аплодируя, раскрывает рты, словно крича. Народ тоже умеет играть.

– Не очень-то горячо они тебя приветствуют, дорогой, – усмехнулась Ливилла.

– Зато тебя уж слишком, – сказал он, оставляя за ней право воспринять это иронически или с восторгом. Однако Ливилла думала о чем-то другом:

– Если бы они так же приветствовали Гая, вот был бы скандал. Спорю, что его бы удар хватил. Хорошо, что он отсутствует. Все равно ничего интересного не будет, и я буду скучать. Ты не должен был меня поднимать с постели.

Затрещали тимпаны, и под звуки флейт и лютней на сцену вышли два хора, слева – советники, справа – народ.

Сопровождаемый звуками лютней декламировал хор народа:

О дочь всемогущего Зевса, богиня Афина, даруй намСлова, что сумели б помочь намСказать обо всем, что давно уж на сердце у нас накипело,Чтоб мы наконец осудили позор этих лет беспросветныхПравленья скупца и тирана,Чтоб мы наконец рассказалиО том, что принес он народу, –О горе своем и обидах, о голоде и нищете.Как

долго вернуть не хотелиСвою благосклонность нам боги…

Хор советников рассказал, как во время праздника Тесмофории, устроенного в честь богини Деметры и ради успеха осеннего сева, Фаларид в сицилийском городе-государстве Акраганте насильно захватил власть, как он быстро добился доверия акрагантских граждан, как осыпал народ щедротами и стал его любимцем.

И оба хора, ликуя, объединились:

И сегодня, о богиня, сегодня,Взошло наконец наше солнце:Наш молодой властелин,Наша надежда и радость,Наше веселье и песни, наша весна и цветы!..Дремлет спокойный Акрагант в лучах Гелиоса,Будешь и ты, Вечный город,Отныне таким же спокойным –Наш молодой властелин от несчастий тебя оградит.Он ни на чьей головеНе позволит и волоса тронуть,Мудрый и добрыйИ ласковый наш Фаларид!..

Народ и советники царя призывают могучим хором на голову их властителя благословение Афины и главного бога Молоха, финикийское имя которого жители Акраганта изменили на Атакирия. На сцену вышел молодой солдат Телемах и старый философ Пифагор, и оба начали соревноваться в восхвалении Фаларида.

Луций узнал в Телемахе Фабия, а в Пифагоре – Апеллеса. Воспоминание о расправе, устроенной над актером. промелькнуло, как стрекоза над водой.

Зрители приветствовали своих любимых актеров бурными аплодисментами.

Во главе хора советников появился Фаларид – Мнестер, бурно приветствуемый хорами и зрителями. Фаларид с лавровым венком на голове, в белоснежном хитоне и пурпурной хламиде, скрепленной на правом плече огромным изумрудом, и на котурнах, которые делали его фигуру неестественно высокой, обращался к своим советникам и народу. Он расписывал, как прославит Акрагант, которому не будет равного на свете города, который затмит Вавилон, Мемфис, Карфаген и станет ему памятником на веки веков. Он расписывал, какими благодеяниями он осыплет народ.

Претора нельзя было назвать образованным, да и философом он не был. Он был хорошим правоведом и любил пожить, но, когда он вспомнил, как совсем недавно император рисовал планы своих преобразований, которыми он хотел прославиться в веках, притих. Луций тоже стал внимательнее.

Претор был доволен: он хорошо сделал, что приказал привести в готовность тысячу преторианцев, и не только в готовность. Теперь, размышлял он, слушая одним ухом актеров, теперь пьеса в полном разгаре и самое подходящее время… Он посмотрел на задний выход из театра, через который уходили актеры. Там, согласно приказу, стоял самый старый центурион девятой когорты Вентон, человек, многим обязанный претору и преданный ему. Он стоял возле мраморной колонны и внимательно смотрел на претора. Тот незаметно поднял правую руку, словно потирая лоб. Вентон кивнул, повернулся и исчез. Претор знал: сейчас он уже летит на коне к своим частям. Через минуту когорта будет готова к выступлению. Медленно, спокойно, согласно приказу, театр будет окружен со всех сторон, так что и мышь не ускользнет. Претор засмеялся про себя: три тысячи преторианцев и вигилов в полном вооружении против толпы нищих граждан! Он потер руки.