Калигула
Шрифт:
— Это Гай Юлий Цезарь [19] , — сказала мать. — Но это не ты, Калигула. Благодарение Салюс [20] , мальчик мой, то не ты.
И вновь на ее глазах появились слезы, высохшие было. Она была женщиной суровой, Юлия Агриппина. К себе в первую очередь, как уже говорилось. Первый приступ горя, сразившего ее в этом месте, уже был подавлен. Она постаралась справиться и со вторым.
— Пойдем, сын, — сказала она строго. — Вернем награду Фламинину. Это не наше, хоть и принадлежит нам по праву как будто. Уже не наше, мы это отдали Риму…
19
Поразительное портретное сходство «Амуров»
20
Салюс (лат. salus) — богиня спасения, здоровья, благополучия, процветания. Почиталась на вершине Салютаре (одной из вершин холма Квиринал), после синойкизма стала общеримской. С ней был связан древний, возобновленный Августом обряд augurium Salutis — в период прекращения военных действий ежегодные обращения к богам с вопросом, дозволено ли просить о благополучии Рима.
И она дошла, держа Калигулу за руку, до дерева, под которым стоял бормочущий что-то про Вара и легионы, бьющий себя кулаком по груди кентурион Фламинин. Склонилась перед легионером в легком полупоклоне, протянула ему диск…
Кентурион взял. Подержал диск из агата в руке, вглядываясь. Мелькнуло на лице его понимание и сочувствие. Кивнул женщине головой, не глядя в глаза. И осторожно положил награду у подножия дерева. Мать отошла. Фламинин больше не рыдал и не бормотал. Он стал собирать то, что осталось от брата на земле, поросшей изумрудным мхом и покрытой иголками…
А малыш Калигула с ужасом смотрел на череп, пригвожденный стрелой к дереву. К которому так неосторожно, так близко подвела его мать. Эта голова была когда-то живым человеком, братом кентуриона! Эта мысль испугала Калигулу. Неужели все, умерев, превращаются в это? Он слышал о гибели воинов в бою, но это означало до сих пор лишь то, что они исчезали из его жизни бесследно. Все ли они стали голыми черепами без глаз? Все ли они превратились в кости, белеющие на холмах?
Ребенок, напуганный множеством новых для него впечатлений и мыслей, ребенок, которому не удалось получить ответов на сонм вопросов, его взволновавших, вновь попытался найти себе помощь у окружающих. Но мать и отец были заняты, носили кости, которые, оказывается, были частями тела ранее живых людей. Этим же занимались воины легиона, несли со всех сторон свою страшную ношу, потихоньку разбредаясь по лесу, из которого легион вышел к ущелью.
Калигула хотел бы быть рядом с ними. Но то, чем они занимались, устрашило его. И он попятился, потянулся назад в лес. Очень осторожно, почти неслышно, и как только ему показалось, что его уже не увидят, развернулся спиной к тревожащей его картине и побежал…
Даже напуганный трехлетний малыш не мог бы бежать долго, да и не убежал бы слишком далеко. Только, когда бежишь, не стоит крепко зажмуривать глазки, а именно это сделал Калигула, пытаясь отогнать от себя жуткие видения. На каждом втором и третьем дереве леса был прибит череп. Все это означало: лес принадлежит Арминию, и всех врагов его ждет та же участь. Но что бы это сказало малышу, который бежал от ужасных костей и черепов? Ему, во что бы то ни стало, надо было удрать. Он задыхался от страха, летел…
И кубарем слетел вниз, в незамеченную им лощину. Полет был долгим, ничто не сдерживало его. И мальчик нескоро пришел в себя после того, как скатился, наконец, на самое дно, бывшее уже пологим, и потому прекратившим его стремительное движение.
Над ним было голубое, с редкими облачками небо, когда он решился все же взглянуть. Там, в вышине, было и солнце, нежданное солнце сегодняшнего дня. Его лучи просвечивали сквозь ветви дерев, что росли вверху, на склонах. Здесь, в лощине, деревьев не было. Была травка, свежая зеленая травка, и солнечные зайчики прыгали на ней, потому что там, наверху, ветер колыхал листву. Калигула присел и огляделся вокруг. Никаких костей поблизости он не увидел.
Зато
— Волчонок любит свободу, как ее любишь ты. Посади тебя на цепь, лиши возможности бегать и прыгать, видеть то, что тебе мило и делать то, что тебе хочется. Разве это было бы правильно?
— Ты ничего не разрешаешь мне, чего я хочу!
— Я разрешаю тебе многое, очень многое, сын. Я не кричу, когда ты взмываешь на качелях к самому небу, хотя и боюсь за тебя. Я не запрещаю тебе хвататься за короткий меч и сражаться с Фламинином, хотя очень боюсь, что рука кентуриона дрогнет, и ты, маленький, получишь рану. Я не запрещаю купаться тебе в холодных реках, ведь ты уже плаваешь, а страх — не то чувство, что украсит сына Германика. И я молчу. Да, верно, не всегда промолчу, порой я тебя наказываю, если заслужил. Но ведь и волчица не обделена разумом, и при случае она способна шлепнуть расшалившегося волчонка лапой или куснуть за загривок. Ты помнишь, что волчица вырастила Ромула и Рема? Она тоже была матерью, и они знали ее зубы на своей шкуре!
Они помолчали, Калигула потому, что не знал ответа на ее справедливый упрек. Он был очень умен для своих лет, но еще мал, должно быть, для понимания своей строгой матери.
— Ты ведь не волчонок, а человек. Ты пойдешь дальше, нежели волчонок, пусть мы и обожествляем кормилицу…
Мать помолчала немного.
— Ты научишься когда-нибудь подчиняться сам, добровольно. И подчинять свои желания главному. А главное ты знаешь, сын великого императора [21] . Главное — это Рим…
21
Император (лат. imperator — повелитель) — в Древнем Риме почетное звание, дававшееся победоносному полководцу. После установления Октавианом Августом нового режима — принципата — один из титулов правителя государства, к эпохе поздней античности постепенно становится основным.
Но Рим еще ничего не значил для маленького Калигулы. Он еще не знал, что Рим должен быть главным, и не хотел знать. Главным было небо над головой, свобода взмывать к небу на качелях, купаться в холодных реках. И раз уж ему это позволяли, то он поспешил вернуться к любимым занятиям. Он отложил великий Рим на потом.
Между тем тишина вокруг успокоила обитателей норки. Калигула все еще не дышал, наблюдая. Вот уже второй лисенок выбрался несмело на травку. Третий… Их было трое, маленьких жителей леса. И они затеяли на глазах у очарованного Калигулы смешную возню. Каждый пытался взобраться на спинку брата, подмяв его под себя. Веселая пирамидка из рыженьких тел то возвышалась, то распадалась вдруг. Лисята сопели, порой очень смешно рычали друг на друга. Нередки были и укусы, но, видимо, не слишком серьезные поначалу, а потом и набравшие силу… Порой раздавался чей-то обиженный визг…
— Калигула! Калигула! Маленький Гай!
Крики возникли откуда-то сверху, почти одновременно. Его вызывали несколько глоток, соревнуясь в высоте и громкости. Лисята, конечно, тут же скрылись в норке. Малышу показалось, что и солнце убежало вслед за ними, но нет, то были лишь тени, нависшие над приютившей ребенка лощиной и закрывшие от него свет солнца. Великий Рим призывал его голосами своих солдат…
Глава 2. Вместе на Восток