Калигула
Шрифт:
На это у несчастных иудеев ответа не нашлось. Гай тем временем, как бы утратив к делегатам всякий интерес, повернулся к ним спиной и быстрым шагом прошел по внутренним покоям виллы, отдавая распоряжения о ее убранстве. Делегаты, среди которых был Филон, достигший уже восьмидесяти лет, пытались следовать за ним, но не поспевали за молодым владыкой и «своим запыхавшимся видом только развлекали императорскую свиту» {316}. Внезапно Калигула снова обратился к иудеям: «Кстати, почему это вы не едите свинины?» Иудеи снова растерялись, и только один из них неуверенно сказал: «Но ведь есть люди, которые не едят баранины». Ответ Гаю неожиданно понравился. «Ну да! — сказал он. — У этих есть серьезное основание. Баранье мясо невкусно». После этого он продолжал измываться над делегатами, то делая вид, что готов с интересом их выслушать,
Прием александрийцев не изменил намерений Гая любой ценой добиваться установления своей статуи в иерусалимском храме: «Разгневанный тем, что одни иудеи так презирают его, Гай послал в Сирию легата Петрония… Он приказал ему с сильной ратью вторгнуться в Иудею и, если иудеи добровольно уступят, воздвигнуть в храме Господнем его статую, если же они окажут сопротивление, сделать это с оружием в руках» {319}. «Петроний с тремя легионами и большими силами сирийских союзников поспешил из Антиохии в Иудею. Среди евреев одни не верили слухам о войне, другие же верили, но не знали, как ее отразить. Скоро, однако, трепет объял тех и других, ибо войско было уже у Птолемаиды» {320}.
Город этот располагался на морском побережье Галилеи, северной области Иудеи. Здесь на равнине, близ городских стен собралась огромная толпа иудеев, пришедших с женами и детьми молить о пощаде. Пощаде прежде всего законов веры, потом уже людей, ее исповедующих. Петроний, человек здравомыслящий и не желавший бессмысленной жестокости и напрасного кровопролития, хотел решить дело миром. Для начала он попытался объяснить иудеям, как он это понимал, неразумность их поведения. Ведь все народы Римской державы покорно установили в своих храмах изображения Гая Цезаря рядом с богами. Одни только иудеи противятся, что в глазах власти равносильно дерзости и измене.
Иудеи в ответ объяснили Петронию, что их вера и обычаи предков не дозволяют выставлять ни в храмах, ни в иных местах ни человеческих, ни божественных изваяний. Римскому легату разъяснили буквальный смысл библейской заповеди: «Не сотвори себе кумира». Тот с пониманием выслушал слова иудеев, сказал, что и он обязан повиноваться закону, а законом этим для него, римского легата, является воля его императора. И если он пощадит иудеев, противящихся приказу Цезаря, то его самого постигнет суровое наказание за ослушание. Слова Петрония вызвали единодушный крик толпы: «Ради закона мы готовы вытерпеть все что угодно!»
Установилось молчание. Затем Петроний спросил, значит ли это, что иудеи готовы воевать с Цезарем. Те отвечали, что дважды в день приносят жертвы в честь Цезаря и римского народа, но если он попробует ввести к ним идолов, то в этом случае придется принести в жертву весь народ иудейский, ибо все иудеи без исключения готовы за свою веру отдать на заклание себя, своих жен и детей.
Ответ произвел огромное впечатление на Петрония, и он не принял никакого определенного решения. Толпа успокоилась и разошлась, но окрестности Птолемаиды не покинула, ожидая окончательного разрешения рокового конфликта. Время шло, а пора была горячей, надо было сеять хлеб. Семь недель ожидания огромных толп народа у Птолемаиды грозили жестоким неурожаем, ибо никто не занимался севом, а незасеянные поля означали не только голод местного населения, подданных Империи, но и невозможность собрать положенные подати, а денег в римской казне стараниями Гая практически не было. Петроний должен был найти решение, устраивающее обе стороны. К этому его побуждали
Согласившись на новую встречу с иудеями, на которую явились несметные толпы — защита веры оказалась делом несравненно более важным, нежели хлеб насущный, — Петроний выступил с тщательно продуманной и искусно построенной речью. Пояснив в очередной раз, что все действия его — никак не собственная воля, но покорность повелению императора, он признал недопустимость нарушения закона иудейской веры и осквернения ее храма. Призвав народ вернуться к делам своим, и прежде всего к возделыванию полей, Петроний пообещал послать донесение Гаю о сложившемся положении и выразил надежду на благоприятный результат, позволяющий избежать и осквернения храмов, и напрасного кровопролития. В своем письме императору легат основной акцент сделал на опасности истребления столь большого числа людей, поскольку иудеи не допустят попрания законов своей веры даже ценой жизни всего народа, и напоминал о потере немалых доходов для императорской казны.
Сложно сказать, как Гай воспринял бы послание сирийского наместника, если бы в дело не вмешался Агриппа, узнавший о событиях на своей родине и по понятным причинам совершенно не желавший трагического исхода противостояния римской власти и народа Иудеи. Царь находился тогда в Риме, куда привели его неотложные дела: против него начала опасную интригу его сестра Иродиада, жена тетрарха Галилеи и Переи Ирода Антипы. Возвышение Агриппы резко понизило статус Антипы, ранее занимавшего первенствующее положение в Иудее. Напомним, что в те годы, когда Ирод Антипа был тетрархом при Тиберии, был казнен знаменитейший предтеча христианства Иоанн Креститель, согласно традиции почитаемый как человек, окрестивший в водах Иордана самого Иисуса. По преданию, Ирод Антипа противился расправе над Иоанном, но голову его Иродиада добыла у супруга хитроумным способом: ее дочь от предыдущего брака Саломея исполнила перед тетрархом танец столь восхитительный, что он пообещал ей за него любой дар, какой только она пожелает. Наученная матерью, Саломея попросила у Ирода Антипы голову Иоанна, каковую ей и поднесли на блюде…
И на сей раз тетрарх противился своей супруге, возмечтавшей воздействовать на римского императора и, опорочив в его глазах Агриппу, добиться для своего супруга царского венца и, соответственно, стать царицей. Иродиада умела настоять на своем, и Антипа очередной раз дал себя уговорить. Супруги отправились в Рим за царскими диадемами, рассчитывая на успех прежде всего благодаря своему богатству. Денежные затруднения Калигулы, конечно, были им известны, и щедрые вливания в императорскую казну могли обеспечить искателям царского величия благоприятный исход интриги против ненавистного Агриппы. Но уж больно пышно был обставлен их отъезд в Рим и слишком прозрачны его цели. Агриппа, сообразивший, что намерены искать в столице Империи его недруги, быстро принял меры. Он немедленно отправил в Италию своего вольноотпущенника Фортуната, который повез императору богатые дары, а также письмо, в котором Агриппа изобличал злые умыслы Антипы и Иродиады. На случай утраты письма Агриппа проинструктировал Фортуната, что именно сообщить Цезарю на словах.
По удивительной случайности Ирод Антипа и посланец Агриппы прибыли к италийским берегам одновременно. В Байях, где пребывал в это время Гай, Ирод добился у него приема, но в этот же час явился Фортунат и передал императору письмо Агриппы. Гай немедленно пожелал ознакомиться с посланием старого верного друга и с изумлением прочел, что находящийся рядом с ним тетрарх из Галилеи некогда, оказывается, участвовал в заговоре Сеяна против Тиберия, в правление Гая стал тайным союзником парфянского царя Артабана против Рима и, разумеется, против императора. Для исполнения своих коварных замыслов он создал арсенал, коим можно семьдесят тысяч воинов вооружить до зубов.
Донос, надо сказать, искуснейший. Имя Сеяна было ненавистно Гаю, возможный союз иудеев с парфянами тоже не выглядел небылицей, ибо в царстве этом проживала многочисленнейшая иудейская община. Община, к слову сказать, благополучнейшая, ибо тамошние цари никогда не помышляли поставить свои бюсты в синагогах иудейских подданных Парфии. Что до арсенала — так это была чистая правда. Только вот верный союзник Рима тетрарх Ирод Антипа и мысли не имел использовать его против своих покровителей.
Гай, обеспокоенный сообщением об арсенале в Галилее, прежде всего спросил Антипу, правда ли написана в письме.