Калипсо
Шрифт:
«Отлично.»
«Миссис Чеддертон, когда я сегодня вечером разговаривал с Амброузом Хардингом, он упомянул, что в песнях вашего мужа — некоторых из его песен — речь шла о ситуациях и, возможно, личностях здесь, в Даймондбэке. Это правда?»
«Джордж писал обо всём, что его волновало.»
«Мог ли он в последнее время общаться с теми, о ком писал? Чтобы собрать материал или чтобы…»
«Чтобы узнать, что происходит в Даймондбэке, не нужно проводить исследования», — сказала Хлоя. «Всё, что вам нужно, — это глаза в голове.»
«Когда вы говорите, что он написал эти песни…»
«Он записывал песни, прежде чем
Но Джордж записывал их заранее.»
«Слова и музыка?»
«Только слова. В калипсо мелодия почти всегда одна и та же. Есть дюжина мелодий, которые они используют снова и снова. Главное — слова.»
«Где он написал эти слова?»
«Что значит где? Здесь, в квартире.»
«Нет, я имел в виду…»
«О. В блокноте. Блокнот на спирали.»
«У вас есть этот блокнот?»
«Да, он тоже в спальне.»
«Можно посмотреть?»
«Полагаю, да», — сказала она и устало поднялась.
«Интересно, можно ли мне заодно порыться в его шкафу», — сказал Карелла.
«Зачем?»
«Сегодня он был одет необычно: красные брюки и жёлтая рубашка.
Мне стало интересно…»
«Это было для концерта. Он всегда так одевался для концертов.»
«Один и тот же наряд?»
«Нет, разные. Но всегда красочные. Он пел калипсо, он пытался заставить людей думать о карнавале.»
«Могу я посмотреть другие наряды?»
«Я до сих пор не знаю, почему.»
«Я пытаюсь понять, мог ли кто-нибудь узнать его только по костюму.
Шёл сильный дождь, как вы знаете, видимость…»
«Ну, костюм никто бы не увидел. На нём был плащ.»
«Пусть так. Надеюсь, ничего страшного, если всё-таки посмотрим?»
Хлоя пожала плечами и бесшумно вышла из кухни. Детективы последовали за ней через гостиную, а затем в спальню, обставленную помятой кроватью королевских размеров, парой ночных столиков, большим комодом из красного дерева и торшером, стоящим рядом с мягким креслом. Хлоя открыла верхний ящик комода, порылась там среди носовых платков и носков, и нашла блокнот на спирали в потрёпанной синей обложке. Она протянула блокнот Карелле.
«Спасибо», — сказал он и тут же начал листать страницы. Там были написанные карандашом тексты, кажется, дюжины или более песен.
Были страницы с каракулями, которые, очевидно, были набросаны в ожидании вдохновения Чеддертона. На одной из страниц, исписанной печатными буквами, наложенными друг на друга и пересекающимися, были слова «В ЖИЗНИ». «Что это?», — спросил Карелла и показал страницу Хлое.
«Я не знаю. Может быть, название песни.»
«Он пел что-нибудь под названием „В жизни“?»
«Нет, но, может быть, это просто идея для песни, просто название.»
«Вы знаете, что означает это выражение?», — спросил Карелла.
«Да, я так думаю. Это относится к преступникам, не так ли? Людям, которые… ну, в общем, живут преступной жизнью.»
«Да», — сказал Карелла. «Но ведь ваш муж не был связан с преступниками?»
«Насколько мне известно, нет.»
«Ни с кем из тех, о ком он писал?»
«Насколько мне известно, нет.»
«Это распространённое выражение среди проституток», — сказал Карелла. «В жизни.»
Хлоя ничего не ответила.
«Этот шкаф?», — спросил Карелла.
«Да, вот здесь», — сказала она, жестикулируя головой. Карелла передал Майеру
«Да. Их сшила для него женщина на Сент-Сабс.»
«Мило», — сказал Карелла. Хлоя всё ещё наблюдала за ним. Он отбросил в сторону несколько предметов одежды на вешалках и заглянул в шкаф.
«Миссис Чеддертон», — сказал Мейер, — «скажите, не казался ли ваш муж в последнее время обеспокоенным или подавленным? Были ли какие-то необъяснимые отлучки, не казалось ли ему, что его жизнь в опасности?»
Обыскивая шкаф и надеясь, что его поиски выглядят непринуждённо, Карелла понял, что Мейер похоронил свой вопрос о «необъяснимых отлучках» в куче маскировочного мусора, возвращаясь к вопросу о возможной неверности таким образом, чтобы не взъерошить и без того сильно взъерошенные перья Хлои. В шкафу лежало несколько пальто, ни одно из них не было чёрным и ни одно не было мокрым. На полу лежали женские туфли на высоком каблуке, несколько пар мужских ботинок, женские прогулочные туфли на низком каблуке и пара женских сапог на среднем каблуке — коричневые. Хлоя всё ещё не ответила на вопрос Мейера. Её внимание снова сосредоточилось на Карелле.
«Миссис Чеддертон?», — сказал Мейер.
«Нет. Он выглядел таким же, как всегда», — сказала она. «Что вы ищете?», — резко спросила она Кареллу. «Пистолет?»
«Нет, мэм», — сказал Карелла. «У вас ведь нет оружия?»
«Это должно быть какое-то комедийное представление», — сказала Хлоя и вышла из спальни. Они последовали за ней на кухню. Она стояла у холодильника и снова плакала.
«Я не убивала его», — сказала она.
Ни один из детективов ничего не сказал.
«Если вы закончили, я бы хотела, чтобы вы ушли», — сказала она.
«Могу ли я взять блокнот с собой?», — спросил Карелла.
«Возьмите. Просто уйдите.»
«Я дам вам расписку, мэм, если вы…»
«Мне не нужна расписка», — сказала она и разразилась новыми слезами.
«Мэм…»
«Не могли бы вы, пожалуйста, уйти?», — сказала она. «Не могли бы вы убраться отсюда к чёрту?»
Они молча ушли.
В коридоре Мейер сказал: «Мы были неуклюжими.»
«Мы были ещё хуже», — сказал Карелла.
В тишине отдела в три часа ночи он сидел один за своим столом и думал, что, чёрт возьми, с ним происходит. Утром ему придётся позвонить ей, извиниться, сказать, что это был долгий день и долгая ночь, рассказать, что иногда в этом деле убийц приходится искать под каждым камнем, объяснить… Он обращался со скорбящей вдовой как с чёртовым убийцей. Этому не было оправдания. Он устал, но это не было оправданием. Он слушал, как Моноган и Монро шутили о смерти и умирании, и его раздражало их подшучивание, но и это не было оправданием. Дождь тоже не был оправданием. Ничто не могло оправдать того, что он играл в полицейского с женщиной, которая испытывала лишь сильное горе из-за смерти мужа. Иногда ему казалось, что если он останется на этой работе достаточно долго, то совсем забудет, что значит вообще что-либо чувствовать.