Калипсо
Шрифт:
«Песок, Стив.»
«Как на пляже?»
«Да, как на пляже.»
«Я очень рад это слышать», — сказал Карелла, — «особенно учитывая, что в Даймондбэке нет пляжей.»
«В Риверхеде есть несколько пляжей», — говорит Гроссман.
«Да, и много пляжей на косе Сэндс.»
«И ещё больше пляжей на Йодиных островах.»
«Сколько песка вы там нашли?», — спросил Карелла.
«Недостаточно, чтобы сделать пляж.»
«Достаточно, чтобы проложить тротуар?»
«Мизерное количество, Стив. Едва уловили его. Однако это показалось мне достаточно необычным, чтобы сообщить об этом. Песок в квартире Даймондбэка? Я бы сказал, что это необычно.»
«И интересно», — сказал Карелла.
«Необычно и интересно, да.»
«Песок», — сказал Карелла.
Если взглянуть на карту города, то можно было увидеть пять отдельных частей, некоторые из которых разделялись водными
Глядя на его карту, отыскивая песок в нём и вокруг него, Карелла изучал длинный участок земли, который на самом деле не был частью города, но, тем не менее, несмотря на то что принадлежал соседнему округу, по праву считался игровой площадкой на заднем дворе каждого, кто жил в самом городе. Округ Эльсинор, названный так английским колонистом, хорошо знакомым с творчеством своего знаменитого соотечественника («Гамлет в Эльсиноре», телевизионная версия пьесы Уильяма Шекспира, написанной около 1600 года — примечание переводчика), состоял из восьми населённых пунктов на восточном побережье, и все они были защищены от эрозии и периодических ураганных ветров косой Сэндс, которая — при всём понимании шовинистического отношения к городу — действительно обладала одними из самых красивых пляжей в мире. Песчаная коса тянулась с севера на юг, образуя естественную морскую стену, которая защищала материк, но не себя и не несколько мелких островов, сгрудившихся вокруг неё, как рыба-лоцман вокруг акулы. Эти острова назывались Йодины.
Всего было шесть Йодиных островов, два из которых находились в частной собственности, третий был выделен в качестве государственного парка, открытого для посещения, а остальные три были гораздо больше своих сестёр и застроены многоэтажными кондоминиумами (совместное владение, обладание единым объектом, чаще всего домом, но также и другим недвижимым имуществом — примечание переводчика) и отелями, бесстрашные обитатели которых, очевидно, готовы противостоять ураганам, которые не регулярно — но достаточно часто — накрывали косу Сэндс, скопления Йодиных островов, а иногда и сам город. Йодины носили необычное название, но, впрочем, почти всё в этом городе и его окрестностях носило необычные названия. Известно, например, что в той части города, которая называлась Риверхед, не было ни одной реки с руслом (или даже с притоком). Там был ручей, но он назывался Пятимильный, и при этом не был ни пятью милями в длину, ни пятью милями в ширину, ни пятью милями от какого-либо отличительного ориентира или географического объекта, но тем не менее это был ручей под названием Пятимильный в том районе Риверхеда, где не было рек. На самом деле — и это редко понимали жители Риверхеда, которые постоянно спрашивали: «А почему в Риверхеде нет рек?», — первоначально это место называлось Фермы Райерхурта в честь голландского землевладельца, владевшего в те времена обширными землями, и в конце концов стало называться просто Райерхурт, а в 1919 году его переименовали в Риверхед, поскольку расовая память смутно припоминала, что Райерхурт был голландцем, а во время и сразу после Первой мировой войны голландец означал немца, а не того, кто приехал в Америку из своего родного Роттердама. Это был своеобразный город.
На Йодиных островах не было ни следа йода — ни селитры, ни пепла морских водорослей, ни соляного рассола нефтяных скважин, — и к счастью, ведь обнаружение там этого галогена могло привести к грабежу и изнасилованию со стороны всевозможных компаний, занимающихся производством фармацевтических препаратов, красителей или фототоваров. Как бы то ни было, Йодины были практически
Он слышал, как возвращается катер, — это был один из немногих звуков, проникавших через двойные двери, — громкий рёв двойных двигателей, меняющиеся звуки, когда она маневрировала в доке. Она управляла этой штукой так, как обычные люди управляют машиной или ездят на велосипеде, — у неё это получалось просто потрясающе. В тот первый день, когда она забрала его сюда — это было уже после того, как они переночевали в отеле, — она отвезла его куда-то на косу Сэндс, куда он ездил только на пляж, потрясающий пляж в бухте Смити, куда он ходил с братом и с Айрин, он интересовался, как поживает его брат, есть ли у них с Айрин сейчас дети, интересовался, есть ли…
Она отвезла его туда, у неё был «Ягуар», потрясающая маленькая белая машина, интересно, на чём она ездит сейчас. Она оставила машину на причале, а сама пришвартовала к причалу яхту «Крис-Крафт», которая казалась слишком большой для женщины, даже для такой, как она, которая вела машину так, будто участвовала в гонках на французском треке, — потрясающе, она была чертовски интересной тогда, в те времена. Должно быть, это была та же самая лодка. Он мельком увидел её, когда чуть не сбежал в тот раз, чуть не успел, почти сбежал. Он больше не думал о побеге. Он думал только о смерти.
На этот раз она оставила ему достаточно еды, и он не беспокоился, что умрёт с голоду, не в этот раз. Она пришла перед отъездом в город, сказала, что ей нужно о чём-то позаботиться, выполнить небольшое поручение, и на её лице появилась странная улыбка. В руках у неё была маленькая коробочка, и она спросила его, помнит ли он эту коробочку.
Ожидала, что он запомнит каждую чёртову вещь, каждый маленький подарок, который она когда-либо ему дарила. Говорила ему, что в коробке был одеколон, а он разве не помнит одеколон? Её первый подарок на Рождество, семь лет назад? Он сказал ей, что да, он помнит одеколон, но он вообще не помнил этот грёбаный одеколон. Зато принесла ему столько еды, что хватило бы на целую чёртову неделю.
Ему было интересно, как долго она планирует отсутствовать в этот раз, но он не стал её спрашивать. У неё была привычка: если ты просил её о чём-то, она заставляла тебя потом за это платить. Самая простая вещь.
Например, часы. Просто попросить у неё часы. То, что она заставляла его делать до того, как дала ему эти чёртовы часы. То, что она заставляла его делать даже после того, как он получил часы. Он научился больше не просить её ни о чём. Просто молчал большую часть времени. Делал всё, что она хотела. Всё, что она хотела. Он знал, что она может подмешать ему в еду, когда ей вздумается, и должен был есть всё, что она ему принесёт, иначе умрет от голода. Знал, что может лишить его сознания на несколько дней, если захочет, а потом делать с ним всё, что захочет, когда он будет без сознания. Как она сделала это с… с иглами. Даже сейчас он дрожал при одной мысли об иглах. Очнулся от того, что в него вонзились все эти иглы. Самая сильная боль, которую он когда-либо знал в своей жизни, дюжина игл, он… он видел иглы и чуть не потерял сознание, только увидев их. Она сказала ему, что иглы — это наказание. В ту ночь она снова накачала его наркотиками. Был период, когда он находился под действием наркотиков чаще, чем в сознании. Когда он пришёл в себя на следующий день, она вынула все иглы. Сказала ему, что через некоторое время все заживёт, а когда ему станет лучше, она ждёт от него новых выступлений. Это слово она использовала часто.
«Выступление.» Как будто он всё ещё музыкант, играющий для её развлечения, выступающий так, как выступал той ночью давным-давно, танцуя с ней, когда играла другая группа, вплотную к ней, гладкое белое платье, обнажённая плоть сверху, прижатая к ней, очень прижатая, боль от игл в его члене.
Он услышал, как поворачивается замок на внутренней двери. Он никогда не слышал замка на внешней двери, дерево было слишком толстым, он слышал только внутренний замок, а потом дверь открылась, как открывалась и сейчас, и она стояла там с собачьим поводком в одной руке и улыбалась.