Калипсо
Шрифт:
«Пока что Джин — всего лишь мелкий скупщик, вряд ли он стоит того, чтобы его ломать. Я затаился в кустах, чтобы отправить его в тюрьму надолго. Что у вас с ним?»
«Ничего такого. Мы пытаемся найти Джоуи Ла Паза. Они двоюродные братья.»
«Это из-за того, что проститутку убили в Южном Мидтауне?»
«Да», — сказал Карелла.
«Вот как. Если ищешь сутенёра, то в этом замешана проститутка, верно?», — сказал он, постучал указательным пальцем по виску, улыбнулся Мейеру и сказал: «Точно, Мейер.»
Мейер не улыбнулся в ответ. Мейеру не нравился Олли. Мейер не знал никого, кому бы нравился Олли. Олли был не только толстым, что в Соединённых Штатах Америки автоматически делало его злодеем, он был ещё
«Так магазин Джина находится прямо за углом», — сказал Олли. «В чём проблема?»
«Похоже, уехал в отпуск», — сказал Карелла.
«Отпуск, чушь собачья», — сказал Олли. «Давайте найдём этого маленького засранца.»
Пуэрториканский квартал Даймондбэка был назван его жителями, которые — возможно, в качестве реакции на город, который, казалось, был полон решимости стереть их в пыль, — потеряли в процессе расселения то тонкое чувство юмора, которое заставило их назвать самую большую трущобу в Пуэрто-Рико «Ла перла» («Жемчужина» — примечание переводчика). Следуя той же сатирической манере, они могли бы назвать своё гетто в штатах «Эль парадизо» («Рай» — примечание переводчика). Но вместо этого они решили называть вещи своими именами. Это место называлось «Эль инфьерно» («Ад» — примечание переводчика), и запахи здесь были латиноамериканского происхождения, что означало, что наряду с более сильными не конфессиональными запахами совместного проживания и отходов, присутствовали и более экзотические ароматы пропаренного мяса, картофельного супа, чёрной фасоли, риса с колбасой и мясной тушёнки.
«От одной только ходьбы по этим грёбаным зданиям хочется есть», — сказал Олли. «За углом есть испанский ресторанчик, если вы, ребята, захотите перекусить попозже. Цены очень умеренные, если вы понимаете, о чём я, да, действительно, о, да», — сказал он, подмигивая и впадая в своё всемирно известное подражание У. К. Филдсу (американский комик, актёр, фокусник и писатель — примечание переводчика). «Что это здесь», — сказал он, возвращаясь к своему обычному голосу, который звучал где-то между хрюканьем и рычанием, этаким урчанием с перегаром, которое вырывалось из его огромной бочкообразной груди и металось по гравийной яме горла, чтобы вырваться из толстых губ с вонью серы и желчи — Мейер задался вопросом, когда Олли в последний раз чистил зубы. В День Гая Фокса (имеется в виду Ночь Гая Фокса, также известная как Ночь костров и Ночь фейерверков, традиционное для Великобритании ежегодное празднование, но не государственный праздник, в ночь на 5 ноября — примечание переводчика)? Который не отмечался в Соединённых Штатах Америки. «Это место», — сказал Олли, — «где Джин Корроско хранит дерьмо, которое он скупает, да, друзья, он не в курсе, что Олли знает об этом, его ждёт сюрприз, маленького колючего засранца. Это на третьем этаже, приготовьтесь к жаре друзья, на случай, если Корроско решит, что его маленький тайник стоит защитить.»
Они были уже на третьем этаже и шли за Олли по коридору к двум квартирам в конце коридора. «Это 3А, та, что справа», — сказал Олли.
«Давайте я сначала послушаю, а?» Как только они оказались перед дверью, он приложил ухо к двери, прислушиваясь так, как прислушивается любой хороший полицейский, прежде чем стучать в дверь или выбивать её. Пистолет он держал в правой руке, левое ухо было прижато к двери, он тяжело дышал после подъёма на третий этаж, и изо рта у него воняло до небес.
«Олли», — сказал Карелла, — «у нас нет ордера, я полагаю…»
«К чёрту ордер», — сказал Олли, — «это Даймондбэк.» Он отошёл от двери, пересёк коридор, а затем помчался к ней со всей ловкостью изящного бегемота, ударив по замку плечом, а не ногой; Мейер догадался, что Олли было бы трудно поднять колено. Дверь отлетела от косяка, посыпались гайки и болты, и Олли вошёл в комнату; левое плечо всё ещё было опущено после удара по замку, но теперь он разворачивался, чтобы поднять правую руку — руку с пистолетом — на уровень. Карелла и Мейер оказались прямо за ним.
Комната напоминала миниатюрный склад. На полу, практически от стены до стены, стояли самые разнообразные телевизоры, радиоприёмники, тостеры, фотоаппараты, проекторы, пишущие машинки, микроволновые печи, фены, велосипеды, лыжи, стерео-проигрыватели, усилители, тюнеры и колонки, а также куропатка на грушевом дереве. Вдоль одной из стен стояла вешалка, на которой висели шубы из норки, соболя, лисицы, енота, рыси, опоссума, чернобурки, оцелота, персидского ягнёнка и четырёх чёрных собак колли. Двое мужчин стояли возле длинного стола, на котором сверкали браслеты, ожерелья, броши, диадемы, часы, кулоны, серьги, серебряная посуда, серебряные кубки, серебряные кувшины, серебряные сервировочные подносы и пять золотых колец. В комнату, словно двенадцать лордов (12 штатных лордов по апелляциям или «лордов-законников», пожизненных пэров с юридическим опытом, коллективно называемые Апелляционный комитет палаты лордов — примечание переводчика), вошёл изящный Толстяк Олли, за ним — неуклюжий Стив Карелла, опасавшийся незаконного проникновения, и осторожный Мейер Мейер, боявшийся, что его шляпа свалится и он споткнётся об неё перед этими двумя громилами, которые держат здесь, в Даймондбеке, склад ворованного.
«Так, так», — сказал Олли, — «разве это не интересно! Замри, Джин. Мои друзья очень любят дёрганых.»
Юджин Корроско отвернулся от стола в тот момент, когда дверь распахнулась. Это был невысокий мужчина с пятнистым лицом и густыми чёрными усами Сапаты (мексиканский политический и военный деятель эпохи Мексиканской революции, предводитель восставших крестьян юга страны — примечание переводчика). Он был почти таким же лысым, как Мейер, но не совсем. Его другом был белокурый блондин. Блондин посмотрел сначала на полицейских, а потом на Корроско; его глаза, казалось, обвиняли Корроско в том, что он утаил важную информацию, например, о том, что сюда могут вломиться копы. Казалось, он вот-вот разрыдается.
«Здравствуйте, детектив Уикс», — сказал Корроско. У него был очень высокий голос, и он озорно ухмылялся, как будто его только что поймали с девушкой на крыше, а не в комнате с крадеными вещами.
«Небольшая распродажа, Джин?», — сказал Олли.
«Нет, нет, просто здесь есть кое-какие вещи», — сказал Корроско.
«О, да», — сказал Олли голосом У. К. Филдса, — «здесь много всего, да, действительно.»
«Да», — сказал Корроско, всё ещё ухмыляясь.
«Ты и твой приятель затеяли небольшую заварушку, Джин?», — спросил Олли.
«Нет, нет», — сказал Корроско. «Просто кое-что здесь храним, вот и всё.»
«Чьи вещи, Джин?»
«Моей матери», — сказал Корроско.
«Твоей матери?», — сказал Олли, искренне удивляясь. «Ну-ну. Твоей матери.»
«Да», — сказал Корроско. «Она хранит всё здесь.»
«Твоя мать любит телевизоры», — сказал Олли.
«Да, это так.»
«Я насчитал четырнадцать комплектов.»
«Да, четырнадцать», — сказал Корроско. «У неё было четырнадцать комнат.»
«Смотрели телевизор во всех комнатах, да?»