Камаэль
Шрифт:
– Если мне придётся остаться в этом мире, чтобы остановить тебя и твоего Императора, я пойду на это. – Неожиданно твёрдо и жёстко отрезал юноша, выпрямляясь и даже приподнимая подбородок. – Эмиэр, ты готов?
Мне оставалось лишь кивнуть. Имея под рукой такой мощный ядерный реактор, даже зная всё о нём, невозможно быть готовым, но у меня не было выбора. Я чувствовал, как мечется душа Аэлирна в страхе, там, далеко, в Первозданном лесу, как он рвётся ко мне. Понимая, какой скандал он мне закатит, когда мы снова встретимся, я только улыбнулся и вздохнул – если не вернусь, скандала, конечно, не будет, но покоя мне за гранью не дадут. Джером, конечно, не стал давать отмашку к началу поединка, атаковал первым, но всё же я не мог не восхититься его движениями, его плотной, гладкой
Со стихийной магией у меня всегда были проблемы, если не считать огня, самого распространённого среди магов, но тут была та ситуация, где он был исключительно бесполезен и скорее уж вреден. Взывать к воздуху тоже было не самым разумным вариантом, а земля и вода никогда не подчинялись мне настолько, чтобы я мог противопоставить их Джерому. Единственное, в чём я всегда был силён – импровизация. Вампир уже отпускал ехидные замечания, по поводу моих «танцев» на месте, нападал всё более яростно, и несколько раз меня всё же зацепило. Кожа на плече зашипела, лопаясь от жара, вспыхнула ткань плаща, и я поспешил скинуть его прочь. Теперь мне оставалось лишь тянуть время.
Солнце опускалось за горизонт, тени становились гуще, длиннее, приобретая угольную яркость, и в тот момент, когда последние лучи мазнули по нашим ногам, я и смог ответить Джерому. Павшие бегут из Долины вечной тени, стремятся оттуда, но не из страха перед мраком, не от слабости. Когда твои чувства переламываются, перерождаются, ты слышишь шёпот каждого листа, каждый мимолётный вздох ветра, и это сводит с ума. Особенно, когда к тебе взывает сама тьма. Кричит внутри тебя, взрывает твою душу мелкими осколками, врывается в твоё существо, в каждый самый затаённый уголок, о котором ты сам мог просто не знать. И ты либо поддаёшься ей, либо подчиняешь себе. Ни тот, ни другой вариант не сулят ничего хорошо. Но когда этот зов заставляет кричать так, что сама Долина содрогается, выпуская звук, уже не думаешь о последствиях.
И теперь, когда густые сумерки окутывали нас, обрамляя безумный танец острыми тенями, я мог довериться только теням. Джером захлебнулся хохотом, когда мрак оплёл его, подобно голодному питону, удушая. Хотел бы я сказать, что широким жестом снёс ему голову, или, что между нами состоялся душещипательный разговор, он поведал мне тайны, а я отпустил его. Я был ослаблен, я дрожал и толком не мог поднять руку с мечом после столь противоестественной магии. Мрак сам разорвал его на клочки, голова треснула, точно переспевший помидор, мутная, зеленоватая кровь, смердящая мертвечиной, брызнула вокруг. Где-то неподалёку испуганно пискнул Элиас, а мне было несколько не до того. То, что Роул проклял меня, не прошло бесследно после его смерти, хоть я на то и рассчитывал. Из желудка стал подниматься колючий, склизкий ком, столь болезненный, что я мог лишь рухнуть на колени, бессильно хватая ртом воздух. Крутило – это совершенно не то слово, которым бы следовало описать моё состояние. Но я не буду этого делать.
Скажу лишь, что, когда я пришёл в себя через несколько часов у жарко полыхающего костра, оказался несказанно рад, что вообще жив. Тело казалось мне сплошным ожогом да, наверное, так и было на самом деле. Перевёртыш сидел рядом, уставившись в огонь. Сбежавший порталом Лаирендил вернулся, я чувствовал его рядом.
– Наконец ты очнулся, – как можно более спокойно произнёс дракон, но я слышал в его голосе смутные нотки – то ли волнение, то ли страх. – У нас с Элиасом недостаточно сил, чтобы открыть портал снова.
– Если ты
– Конь понёс, попал в огонь, упал и сломал ему ногу. Лекари уже разбираются с этим. Через пару дней будет, как новенький.
– Меня бы кто обновил, – со вздохом прошептал я, отодвигаясь от костра. Роул, конечно, был мёртв, но остатки его магии всё ещё танцевали в моём теле, сводя меня с ума нестерпимой острой болью, объявшей всё моё существо. Хрипло вздохнув, я потёр ладонями исцарапанное и опухшее лицо. – Надо двигаться дальше. В городе наверняка видели пожар, скоро начнут искать виновников. И нам бы быть подальше отсюда.
– Ты не сможешь держаться в седле. – Спокойно констатировал факт дракон. – И Элиас обессилел, пока питал тебя в бою. Ложитесь спать, а с утра двинемся к Лар-Карвен. Я посторожу.
И, хотя мне хотелось немедленно сорваться с места и взяться за дело, Лаирендил был прав, как никогда. Избитый, выжатый, как лимон для лимонада, готовый рыдать от боли, как ребёнок, я не был способен продолжать свой путь. Да и без своего отряда вряд ли бы смог исполнить все свои задумки, а потому повалился на терпко пахнущий смолой лапник, прикрывая глаза.
– Король, – окликнул меня дракон, и я лениво замычал сквозь схлопывающуюся вокруг дрёму. – Спасибо, что не сошёл с ума. Спасибо, что стал прежним.
– Всегда пожалуйста, – буркнул я, проваливаясь в зыбкую тень сна.
Кошмарного, тяжкого сна, наполненного воем пламени, криками и болью. День назад это сновидение показалось бы мне великолепным зрелищем и фоном для отдыха, но сейчас мне хотелось элементарной пустоты и тишины. Даже без сознания я чувствовал, как болят внутренние органы и рёбра, как вопят ожоги, как раскалывается голова. Не сложно представить, каким я очнулся на рассвете, как отвратительно чувствовал себя, когда, позавтракав холодной олениной и студёной водой, влез в седло и двинулся с Элиасом и Лаирендилом прочь от пожарища. Каждое движение отзывалось агонией каждой клеточки моего тела, и я то и дело шипел и рычал. От нескончаемой муки тянуло блевать, перед глазами отплясывали дикие танцы тёмные пятна, и уже через несколько часов нам пришлось вновь сделать привал – Лаирендил сжалился надо мной и отправился искать названные Элиасом ингредиенты. Я же мучился лихорадкой, метался, пока приблуда-перевёртыш тихо что-то приговаривал надо мной, поглаживая холодными ладонями по лицу и щекам, перебирал мои взмокшие волосы. Клянусь, я готов был продать собственную душу за то, чтобы он прикоснулся так абсолютно везде и унял жар больного насквозь тела. И, кажется, я даже сообщил ему об этом, на что он тихо рассмеялся и приложил прохладную ладошку к моей шее. До заката я то впадал в беспамятство, то стонал от боли, крючась на своём лежаке под неусыпным надзором Лаирендила – Элиас готовил снадобья. Похоже, я даже рыдал от невыносимой муки, что сжигала меня изнутри, Лаирендил то и дело одёргивал мои руки, которыми я впивался в собственное лицо. Уже в ночи оборотень напоил меня горьковатыми настоями, боль стала отступать, и я в который раз провалился в сон, но на этот раз лишённый бредовых видений и адских пыток.
На утро я уже даже мог самостоятельно встать и справить свои дела, не прося о помощи своих спутников. Элиас выглядел измотанным, но улыбался, глядя на то, как я с аппетитом глотал вторую порцию бульона. И лишь после этого я смог, наконец, открыть портал в Первозданный лес, а через час мы уже воссоединились с Аэлирном и перевёртышами. Надо сказать, что они тоже все выглядели весьма помятыми, а Павший и вовсе сразу же бросился ко мне, крепко обняв. Только начинающие зарастать рёбра, казалось, крякнули от боли, а у меня потемнело в глазах. Мужчина слегка хромал, но выглядел лучше нас всех вместе взятых, что не могло не радовать меня.