Камаль. Его черная любовь
Шрифт:
– А вы уходите? Вы же вернетесь к ночи?
Ее «выканье» царапает слух. Но больше всего забавляет страх остаться одной.
Ева… такая Ева…
– Я в ванную.
– На весь день?
– Да. Если понадобится туалет, найдешь в одной из спален.
Мне и дня будет мало, чтобы отмыться, но об этом умалчиваю.
– Вчерашняя еда в холодильнике. Набор такой себе, но приготовить что-нибудь сносное можно. Готовить-то вообще умеешь?
– Я повар, я люблю готовить…
– Любишь готовить? – хмыкаю. –
Глава 8
Ледяная вода хлещет в ладони. Грохочет в раковине, забивая все звуки, и даже собственное дыхание становится тише.
Я резко плескаю ее себе в лицо.
Холод пробирает до костей, обжигает. Как знакомый удар током, только без боли.
Поднимаю голову. Я принял душ уже несколько раз и столько же отмокал в ванне, но по ощущениям чище не стал. Пока ванна набирается в третий раз, смотрю на себя в зеркало, но не вижу в нем себя. Там звериное существо. Полуживое, окровавленное. С ожогами, шрамами.
Обросший. Грязный. С бородой, которая закрывает половину лица, и со щетиной, больше похожей на войлочную ткань.
Я сдвигаю челюсти, и все это чертово месиво слегка шевелится. Я пытался это отмыть, пока не понял, что это к черту гиблое дело. Нужны кардинальные меры.
Взяв бритвенный станок и ножницы, срезаю все нахрен. Подчистую. Не оставляю ни щетину, ничего. Хочу вспомнить себя четырехлетней давности. Хочу развидеть себя убогого.
Когда с растительностью покончено, кидаю взгляд в зеркало и не узнаю в нем себя. Моложе моих тридцати восьми не дашь с учетом моего прошлого, но уже и на шестьдесят не смахиваю.
Хочу, чтобы Ева увидела меня такого, как есть. Не старика. Нормального мужика. Я, вроде, таким и был в прошлой жизни, хотя и не без грехов.
Залезаю в ванну. Прикрываю веки.
Значит, еще что-то дергается во мне, раз мне есть дело до девчонки, похожей на мою бывшую жену как две капли воды. Я бы назвал ее копией, да только внутрянка разная – это я понял, но далеко не сразу.
В первый месяц, как Еву бросили мне в камеру – я разозлился. Послал девчонку, куда только мог послать. Она бы и рада уйти, да только ее притащили туда для того, чтобы она меня зашила, и уйти она не могла. А я, хоть был и полудохлый, но видеть ее не мог. Конкретно так воротило меня. Прогнал ее.
Она ушла, а я продолжил истекать кровью. Зато выдохнул с облегчением, пытаясь развидеть в ней ту, что никогда моей не была.
Но потом Еву присылали ко мне снова и снова. Ублюдки издевались надо мной. Они поняли, что физическая боль меня уже не вставляет, поэтому прислали ее копию. Чтобы извести, измучить. Чтобы во снах снилась. Я сразу понял, что это их новый вид пытки. Чтобы напомнить мне о Ясмин. О той, которую я взял без спроса. Чужую женщину взял. За нее и мстили. Вообще за то, что влез во всю семейную
Ясмин была…
Она никогда моей не была. Всегда принадлежала моему племяннику, но я решил, что со мной ей будет лучше. Что в моей семье ее погубят, а я же другой Шах, не такие, как в моей семье. Я отделял себя от семьи. От крови. Гордился, кичился, так и говорил ей: я другой. Несколько лет брака показали обратное. Не любила она меня и не полюбила бы, хотя я ее…
– Пфф… – выдыхаю, нырнув в горячую воду с головой. Плечо прожигает болью, но боль для меня уже как дом родной. Поэтому не замечаю.
С Евой они не промахнулись. Попали в самое адовое пекло. Она меня раздражала, триггерила, злила. Выводила из себя. Потом еду стала таскать, а после мазей ее… хорошо мне было после мазей и рук ее целебных.
Чуть позже понял, что Ева не копия. Внутри – полный оригинал. Это вообще два разных оригинала. Несравнимых. Хотя триггерить она всегда будет, потому что мозги… они уже давно поехали.
Обычно все усугубляется к ночи. Крыша съезжает. Особенно, когда она противится. Когда кричит. Вырывается. Когда не хочет, чтобы я ее касался…
Да, меня триггерит.
И я забываю о том, что она оригинал. Сносит меня конкретно. Сейчас ее нет – и я спокоен. Стоит увидеть, и крыша… да, она нехило съезжает.
Даже здесь меня охватывает ярость. На себя самого в первую очередь. Я везде постелил соломку. Я знал о последствиях, когда к Шахам лез. Когда женщину чужую себе присваивал. Помочь хотел. И полюбил… Да, полюбил. И ее, и дочь ее от другого. И замуж силой взял. И не только…
Мозги все помнили. До каждой ошибки, которую я допустил.
И вот за это я зол.
Даже дом, который купил в Ростове накануне войны с Шахом, и тот подстелил себе. О нем даже Ясмин не знала. Говорил, что был в командировках, а сам стелил себе, стелил…
Везде постелил, чтобы было где упасть, но все равно промахнулся.
На четыре года. Так, что еле выжил.
Теперь я никто и звать меня никак, и вот поэтому… меня триггерит. Поэтому бошку сносит.
И единственная, кто рядом – это не копия, а самый настоящий оригинал, да только глазам и мозгам не объяснишь.
Я сливаю и набираю воду по новой. Четвертый раз, пятый… Вода после меня чистая, что пить можно, даже под рваными ногтями нет грязи и каждый зуб протерт до блеска, да только мне все не так.
Грязь и пот въелись под кожу, сколько теркой кожу не сдирай. А я уже изрядно содрал.
Мозги поехали. И с этими мозгами мне надо было жить. Мстить. Начинать все с нуля.
Хватаюсь за сигареты на краю ванны. Сигареты – это отдельный триггер. Наше знакомство с бывшей женой так началось. Я предложил – Ясмин не отказалась. Вместе грешили. Я встрял тогда. Основательно встрял.